Слезая с того жуткого кресла, я «выдала»
фразу, повергшую в молчаливый шок даже мою бойкую
на язык гинекологиню: «В каком смысле «беременна»?».
Но взгляд ее был кросноречив, да и я сама тут же
сообразила, что беременной можно быть только в
одном, том самом, смысле.
Одеваясь и машинально отвечая на ее вопросы, я
мучалась мыслями о том, как же я теперь,
собственно, буду дальше жить, неужели все то, что
я так любила, так ценила в жизни: дружеские
посиделки до 5 утра, летние пешие походы, пикники,
вкусная, но нездоровая пища, бокальчик вина на
закате в объятиях любимого мужа; неужели все это
безвозвратно кануло в лету… Теперь я стану
мамашкой и перестану быть женщиной. Теперь я
располнею, покроюсь растяжками и целлюлитом,
грудь моя обвиснет, а в глазах потухнет живой
блеск.
О, господи, о чем это я ?! Ведь прежде еще как то
родить надо… А роды меня пугали неимоверно: я
вспомнила жуткую фразу из старого журнала, то ли
«Работница», то ли «Крестьянка», прочитанную в
далеком детстве: «во время родов женщина
испытывает нагрузку, сопоставимую с нагрузкой
солдата, в полной боевой выкладке совершающего
марш-бросок на 80 киллометров». А какие-то разрывы
и швы, периодически обсуждаемые старшими боевыми
подругами? Надеюсь, швы не в том самом месте?
Я вышла из кабинета обескураженная и бледная,
терзаемая тяжелыми предчувствиями. «Ну?!»
встрепенулась мне на встречу моя маман, которая,
собственно и затащила меня в это злачное
заведение под предлогом «тебе уже 26, и 5 лет ты
замужем, а ребеночка у вас все нет – не порядок».
«Примерно в феврале…» молвила я матушке
задумчиво и пошуршала вдаль по коридору –
казенные тапки то и дело слетали у меня с ног, а
впереди был еще внушительный обход всяких физио-
и прочих терапевтов.
Практически до 5 месяца у меня не было видно
никакого животика. Мы с мужем летали в санаторий
на море. В семейном альбоме есть фото с подписью:
«Саша у мамы в животике, ему минус 20 недель». На
фото я в купальнике, стройная и счастливая. Я
купалась, но не загорала, питалась в основном
фруктами-овощами, в весе прибавляла умеренно и
вообще всячески радовалась жизни. Единственное,
что меня смущало, то что слишком уж разные сроки
родов ставили мне специалисты.
Конец 35 недели, суббота – я чувствую себя
отлично, впереди еще порядка месяца ожидания по
моим представлениям. В понедельник мне предстоит
в поликлинике очередное плановое обследование,
сдать еще раз анализы, подписать договор о
сервисных (платных) родах с врачом, собрать сумку
в роддом, раздать последние инструкции
родственникам и т.д., короче, уладить все
формальности.
Итак, суббота… У нас, как всегда, гости, я бодра
и весела, мы смотрим видик, болтаем, желающие пьют
пиво, а желающие, но беременные – яблочный сок,
муж рассказывает, что завтра мы планируем
покупать кроватку и детский комод, кто-то
вспоминает свежий анекдот, кто-то втихаря курит
на балконе, в общем, идет нормальная жизнь. Точнее,
идет последний день такой вот беззаботной жизни.
Гости расходятся около полуночи, а я усталая, но
довольная, угнездовываюсь спать рядом с мужем.
Надо сказать, что устроиться баиньки на
последних сроках беременности - это не такая уж
маленькая проблема: живот мешает, все вокруг
давит, колет, выпирает, масик в животике вертится,
бъет пятками тебя изнутри по ребрам, снаружи
ворочается супруг, подушки то жесткие, то слишком
мягкие – мука! Засыпаю я с мыслью «Ах, скорей бы
уж все это закончилось!». Сон был недолог. Ровно в
3.15 я проснулась от какого-то внутреннего толчка.
На всякий случай сходила, проведала белого
фаянсового друга, подумала там о жизни, с
интересом отметила факт, что из меня потихоньку
течет какая-то жидкость.
Сейчас, когда я вспоминаю те события, я уже не
сомневаюсь в утверждении ученых, что мозг
беременных значительно хуже снабжается кровью, и
потому они страдают слабоумием. Итак, я, как баран
на новые ворота, смотрю на прозрачную жидкость,
потихоньку капающую из меня, а потом спокойно
возвращаюсь в постель – чувствую-то я себя
хорошо! Но заснуть мне не удается – какая то
тупая боль начинает периодически возникать в
нижней половине живота (типа, как во время
месячных, только поболит-поболит и сразу же
проходит). Я повертелась в подушках, походила по
комнате, растолкала мужа, пожаловалась ему на
жизнь… Но муж привел железный контраргумент: «Нет-нет,
Ален, ты не можешь сейчас рожать – мы же еще ему
кроватку не купили. Так что давай, спи.» Аргумент
мне понравился, и я еще полчаса позволила себе
позакрывать глаза на очевидное. Но тупая боль
возвращалась с пугающей периодичностью.
Перерывы между ее приступами становились все
короче, а сила ее все возрастала. Все это
перестало мне нравится. «Нет, - решила я, - дальше
терпеть невозможно! Я, разумеется, не рожаю (мы же
еще кроватку не купили!), но в больницу съездить
надо – там мне сделают укольчик, я благополучно
досплю остаток ночи, а утром пойду по магазинам.»
На этом муж был безжалостно растолкан.
При слове «больница» он как-то весь собрался и
взял контроль над ситуацией в свои руки: мой бред
про «укольчик, завтра по магазинам…» слушать не
стал, вручил мне телефон, чтобы я звонила врачу и
в приемный покой, а сам кинулся собирать вещи,
попутно, со своего мобильника звоня моей маме.
Изначально предполагалось, что муж будет со
мной в дородовой палате, а на самих родах будет
присутствовать только мама. Ибо, по ее словам, «мужчине
там видеть нечего, а вообще он может в обморок
упасть.». Итак, я звоню в приемный покой, к счастью,
в эту ночь дежурит именно моя врач – святая
женщина Баженова Татьяна Владимировна.
Внимательно выслушав невнятные описания того,
что со мной происходит, она спросила: «Через 20
минут в приемной будете?» - «Нет»,- ответила я. «Тогда
жду вас через 15» - и повесила трубку.
Муж уже собрал сумку, мама уже вышла из дома,
чтобы мы по дороге в больницу забрали ее, а я все
еще сидела в ванной комнате, на корзине с грязным
бельем и тихо плакала от жалости к себе. Мне
предстояло что-то ужасное и я совершенно не знала,
что мне дальше делать, и как себя вести, я была к
этому попросту не готова – предполагалось, что
роды начнутся не раньше, чем через три недели. Но
потом я как будто увидела всю эту ситуацию со
стороны. «Стоп. – сказала я себе, - Запомни эту
минуту – это последняя минута слабости, которую
ты позволяешь себе на ближайшее долгое-предолгое
время. Сейчас ты вытрешь слезы, станешь спокойной
и сильной. Ты выйдешь к мужу, улыбнешься ему и
скажешь, что все в порядке. Ты будешь держаться и
вести себя мужественно. Ты сможешь!».
Кто-то маленький и жалкий внутри меня вопил
диким голосом: «Нет, ты не сможешь, мы все умрем,
тебе будет больно, ах!..», но я велела паникеру
заткнуться, вышла, улыбнулась мужу и сказала, что
все в порядке. Мы сели в машину и поехали. По
дороге мы встретили мою маму – она стояла на
перекрестке, скупо освещенном ночным фонарем, в
руках у нее был пакет с тапками, которые мы,
конечно же забыли в суматохе, а она догадалась
захватить. Уже издали было понятно, что мама
светится счастьем и одновременно жутко
перепугана.. Когда она села в машину, меня всю
выгнуло дугой от боли – схватки с этого момента
начались довольно сильные и частые. После того,
как схватка прошла, я почувствовала тошноту. В
мозгу всплыло, что тошнота в такой момент
показатель того, что матка раскрывается очень
быстро. Я решила никого не пугать, тем более, что
где-то в глубине сознания у меня все же жила
надежда на то, что «мне сделают укольчик, и я
пойду досыпать остаток ночи, а с утра…».
То, что никакого «остаток ночи, а с утра…» не
будет, я окончательно поняла только тогда, когда
Татьяна Владимировна, осмотрев меня, позвонила
домой и сказала кому-то из своих домашних: «У меня
здесь еще одни роды, но к 11 я уже буду дома». Итак,
из этой фразы я окончательно уяснила две вещи:
первое, я это «еще одни РОДЫ», второе, что в 11 все
уже будет закончено. Мне оставалось потерпеть
всего каких то 5-6 часов. Когда точно знаешь срок,
сколько тебе надо промучиться, дышать сразу
становится легче. Я решила экономить силы и
терпеть.
Терпеть меня отправили в дородовую палату. Ах
да, нужно сказать, что муж практически тут же
оформил «сервисные», т.е. платные роды, поэтому
дальше все было очень цивилизованно: отдельная
палата с душем и туалетом, свободное присутствие
в ней родственников, вежливое отношение
персонала. Сделали все маложивописные, но
необходимые процедуры, выдали казенную
рубашечку фасона «мешок из-под сахара с бантиком»
и под белы рученьки проводили в эту самую палату.
Самое главное действующее лицо в родах (после
будущей мамочки с ее младенцем и ведущего роды
врача), это, разумеется, акушерка – ваш добрый
ангел, или злой демон (кому как повезет). От нее во
многом зависит то, будете ли вы после родов со
швами в причинно-следственном месте, или
обойдетесь без оных. Мою акушерку звали Татьяна.
Когда она вошла в палату я, только взглянув ей в
глаза, поняла очевидную вещь: это для меня эти
роды первые и единственные в своем роде, для
Татьяны же это – работа. Она хороший человек и
старается выполнять свою работу хорошо, но
вечером она приходит домой, готовит ужин,
проверяет уроки у сына (или дочки), смотрит
телевизор… В общем, я поняла, что если я буду
орать, жаловаться, просить обезболивающего,
требовать сочувствия, то понята не буду. А вот
если я буду вести себя разумно, выполнять все, что
от меня требуется и держаться стойко, то эта
женщина будет моей главной помощницей. Поэтому я
четко выполняла ее инструкции: во время схватки
глубоко и ритмично дышала, во время затишья
успокаивалась и набиралась сил.
Последующие несколько часов были, наверное,
самыми важными в моей жизни. Теперь, когда я
вспоминаю свои роды, первым приходит
воспоминание не о боли, а о том, что это был какой-то
мистический, почти торжественный момент в моей
жизни. Очень запомнилось, как я осталась одна в
палате. Обычно там всегда еще кто-то был – то мама,
то муж, то акушерка, то врач, а тут вдруг в какой то
момент все вышли, и я осталась одна. Я подошла к
окну, вцепилась руками в подоконник, пережидая
очередную схватку, и тупо смотрела, как за окном
над заснеженной стройкой, вид на которую
открывался из моей палаты, медленно и красиво
встает солнце. Когда схватка закончилась, и разум
вернулся ко мне, я наконец-то поняла, почему стою
у окна и додумала захватившую меня мысль. Это
была мысль о том, что вот оно – солнце того самого
дня, когда в этот мир придет мой сын. И еще я
думала, что теперь этот мир уже не будет прежним,
что вот именно сейчас я делаю самое важное дело в
своей жизни – бесповоротно меняю этот мир, давая
ему нового человека.
И тут, на гребне этих каких то мистических
мыслей я почувствовала… почувствовала… В общем,
я испугалась и закричала. Почти сразу же пришли и
врач, и акушерка, и муж. Это начались потуги.
Сначала меня поучили тужиться в дородовой, а
потом перевели в родовой зал. Через несколько
минут все уже было окончено: появился Санечка,
весь красненький и какой-то то ли обиженный, то ли
сонный. Он жалобно замяукал (так, по крайней мере
для меня прозвучал его первый крик), его положили
мне на измученный живот и он там слабенько
завозился. Он был похож на котенка,
инопланетянина и лягушонка сразу. Когда его
приложили к груди, он вдруг оживился, проявил
искренний интерес и с удовольствием присосался.
Потом это чудо увезли мыть, а меня отвезли в мою
палату. Но вскоре мы встретились вновь и вот уже
почти 11 месяцев мы неразлучны.
Вот что я скажу всем сомневающимся: до 26 лет я
жутко боялась детей, я не представляла себя в
роли мамашки, я боялась родов, боялась располнеть,
боялась растяжек, отвисшей груди, боялась
бессонных ночей, боялась, став мамой, потерять
себя, боялась погрязнуть в пеленках и буднях,
боялась… боялась… теперь эти страхи кажутся мне
совершенно забавными. Ведь истинное счастье - это
когда твое чудо, по пояс перемазанное в банане,
йогурте и каше вдруг, во внезапном порыве
нахлынувших на него нежных чувств прижимается к
твоей груди (прощай, любимая шелковая блузка) и
верещит на всю квартиру: «Мамамама! МАМА!», а
потом заглядывает тебе в глаза и хохочет.
|