Я вообще детей не любила. И не хотела.
Хотя умом понимала, что надо.
Муж хотел троих. Он бы, пожалуй, с удовольствием
родил их сам, если б был приспособлен к тому
природой.
Я была согласна с ним, что семья – это
обязательно дети, но вот можно было б их найти в
капусте… а когда не до них, выключать и ставить в
шкафчик…
Я представляла, как деторождение испортит
фигуру – грудь обвиснет, талия исчезнет, по всему
телу растяжки. Уже никогда я не смогу поваляться
в постели в свое удовольствие, безоглядно
тратить деньги, уезжать одна в отпуск.
“Муха-Цокотуха” станет моей настольной книгой.
А сам процесс появления детей на свет пугал меня
неимоверно.
С этакими вот мыслями я запланировала зачатие
на сентябрь. Муж старался – не курил и всячески
мне угождал. В конце месяца тест был
отрицательный. В конце следующего месяца – тоже.
Потом ко мне приехала школьная подруга, и я не
заметила недельной задержки. А когда
спохватилась, тест упрямо показывал одну
полоску. Я расслабилась и даже пару раз выпила в
гостях довольно много. Через неделю, в восемь
часов утра, я сидела на кровати и тупо смотрела на
энный по счету тест. Полосок было две.
На следующий день в поликлинике меня сразу
потащили на УЗИ. Три недели. С одной стороны,
приятно побывать в неведомом доселе амплуа. С
другой стороны – я со страхом прислушивалась к
своему организму – как оно там? Вдруг захотелось
посмотреть, что у нас получилось.
Через месяц незаметно подкрался токсикоз. Меня
выворачивало, когда я утром чистила зубы. Есть не
могла ничего, кроме салата из помидоров и
огурцов. Все мерзко пахло, голова кружилась,
постоянно хотелось спать. Однажды я чуть было не
грохнулась в обморок в метро. Похудела на четыре
килограмма. Казалось невероятным, что при таком
раскладе может вырасти хоть какой-то живот! Потом
стал падать гемоглобин. Я чувствовала себя
отвратительно, злилась на мужа, кричала: “Это ты
заставил меня рожать!”, злилась на ребенка,
стыдно признаться, мечтала, чтобы случился
выкидыш и все от меня отстали.
В марте появился скромный животик. Я была
уверена, что это мальчик, хорошенький
светловолосый мальчик. Тошнота отступила,
заменившись круглосуточной изжогой, от которой
спасали только “Ессентуки № 17”. И еще я начала
катастрофически набирать вес. Ну ничего не могла
с собой поделать – ела, ела, ночью вставала, чтоб
покушать. Как неделя, так плюс килограмм. Врач
была в ужасе. Я, признаться, тоже. Летом я уже не
могла ни завязать шнурки, ни, пардон, надеть трусы
самостоятельно. К концу восьмого месяца
поправилась на двадцать килограмм, а дальше
просто перестала взвешиваться.
Очередное УЗИ выявило девочку. Мы после долгих
споров решили назвать ее Софьей.
В июле началась жара. У меня отекали ноги, руки,
лицо. Я без преувеличения стала похожа на
большого розового бегемота. Спала сидя,
обложившись подушками. Предстоящие роды уже не
пугали, я мечтала только поскорей избавиться от
живота. Вдобавок мы всей семьей отравились
печенкой, и у меня даже поднялась температура.
Седьмого августа с утра начал побаливать живот.
К обеду он побаливал с интервалом в двадцать
минут, и всякие сомнения отпали. Я поймала второе
дыхание – приготовила праздничный ужин, испекла
торт (у нас была годовщина свадьбы), бодро
помылась, замеряя промежутки между схватками –
десять минут, семь, пять. Пора ехать.
В роддоме меня поместили в бокс со стеклянными
стенами, предложили сделать укол, чтоб поспать,
но я мужественно отказалась. Сначала бродила по
палате, потом силы кончились, а схватки
усилились. Вокруг никого, только из соседних
боксов доносятся вопли разной интенсивности. Я
упираюсь рукой в кафельную стенку и тяну себя за
волосы, чтобы отвлечься. В пять утра схватки
утрачивают перерывы и становятся одной
бесконечной болью. Я пытаюсь думать о ребенке, о
том, что ей труднее, чем мне. Но не верится, что
кому-то может быть труднее. В восемь у врачей
начинается пересменок. Они по очереди забегают
ко мне, на мои слабые стоны отвечают: дыши, дыши,
сейчас акушерка придет. Акушерка, кстати, была очень хорошая, вот если б пришла
пораньше.
Моя дочка – 4, 1 кг, 56 см (вот раскормила!). Пока меня зашивали, она лежала на
столе и молча плевалась. Потом нас вместе
положили на каталку и повезли на другой этаж.
Самые приятные минуты.
Два дня моя девочка (которая абсолютно не была
похожа на Софью, а – повязанная пеленкой – на
Марфушу-богатырку) отказывалась от еды, тихо
хныкала и все пускала слюни. Педиатр определила
внутриутробное инфицирование и унесла ее в
другое отделение. “А что вы с ней будете делать?”
– со слезами спросила я. “Поставим диагноз и
будем лечить”.
Всю ночь я рыдала. Было жалко крохотулечку, но
больше - себя. Не хотела, не
хотела, и вот родила больного ребенка, и
неизвестно, что с нами будет дальше, зря, что ли,
так страдала, вдруг она умрет и мне придется
рожать еще… Утром я пошла посмотреть – Марфуша
лежала под капельницей, ей промывали желудок и
кололи антибиотики.
На шестой день подлечившуюся Марфушку (как я ее
называла, вгоняя в панику всю семью) наконец
принесли кормить. Несколько секунд она
недоумевающе принюхивалась, потом яростно
вцепилась в грудь, полминуты пососала и, устав,
заснула. У нее было такое несчастное, измученное
лицо, что она больше походила на какую-то
зверюшку, чем на толстую розовую девочку, которую
я рожала восемнадцать часов.
Назвали Марией. Пришли к консенсусу, так
сказать.
Я много читала о том, что ребенку не нужны ни
коляска, ни дорогие ползунки, ни крутые
бутылочки. Его можно завернуть в полотенце и
положить к себе под бочок, и все, что ему нужно –
это любовь. Но не понимала, как найти в себе силы
любить, когда ребенок кричит, капризничает, не
спит ночью, когда не хватает молока, болят швы и
пять лишних килограмм намертво приклеились к
бедрам. Эти, конечно же, временные трудности
отнимали у меня последние капли терпения, и я
снова злилась на всех вокруг. Все материнские
чувства заключались в постоянно посещающем меня
вопросе: неужели я родила живого человека?
Но в один в буквальном смысле слова прекрасный
день Маруся – ей было два месяца – долго и
серьезно всматривалась в мое лицо, будто пытаясь
понять, кто я такая и почему держу ее на руках. И
вдруг заулыбалась во весь рот. Он смотрела на меня, и ее глазенки
излучали великую радость. И тогда во мне словно
взошло солнце. Я осознала, что люблю ее больше
всех. Больше себя. Люблю ни с чем не сравнимой
любовью. Люблю, не прилагая к этому никаких
усилий. Просто за то, что она есть. И буду любить
всегда. Иначе, как чудом, это
назвать нельзя.
И еще у этого чуда оказался небольшой
“побочный эффект”. Я наконец поняла, что
испытывает по отношению ко мне моя мама.
Наталья
Головкина
|