Об увлечении
Александра II княжной Долгорукой заговорили в
салонах и дворцах Петербурга в 1867 году. К этому
времени царь-реформатор был уже крайне измучен и
утомлен властью и, по словам приближенных к нему
лиц, “переставал быть царем, как только
заканчивал прием своих министров и снимал
парадный мундир”. Двадцатилетняя княжна
покоряла юной свежестью, кротостью и
вкрадчивостью манер, за которыми таилась нежная,
впечатлительная натура.
При дворе она появлялась редко — по
случаю больших выходов и придворных балов. В
свете слыла весьма хорошенькой: невысокого
роста, ладная, с великолепным цветом лица,
приятным оттенком русых волос, придающих
мягкость ее чуть высоковатому надменному лбу.
Такой император и запомнил княжну на одном из
великосветских развлечений. Скоро в поведении
императора стали находить все больше
странностей. Его милость к устроителям балов в
честь фаворитки, его невероятная терпимость к
разведенным дамам, которые особенно часто
появлялись при дворе в отсутствие государыни,
будоражили город. Как по мановению волшебной
палочки стало расти число разводов, в близких к
трону кругах шумели скандалы. “Такое нынче
время”, — сетовал император и узаконивал
внебрачные связи.
Государыня узнала о свершившемся от самого
императора. Скрывать от нее тайну он тем более не
мог, что в 1872 году княжна Долгорукая родила сына
Георгия, а еще через год — дочь Ольгу. Что
императрица думала по этому поводу, можно только
гадать. Даже в самые тяжелые часы жизни она
никому и словом не обмолвилась о связи мужа.
Через десять лет любовной связи Екатерина
Долгорукая тайно переселилась в Зимний дворец.
Княжна заняла небольшие покои прямо над покоями
государыни. Последней часто приходилось слышать
над головой крики и шаги детей. Иногда это
случалось в то время, когда государыня совершала
свой туалет. Мария Александровна резко менялась
в лице, однако редкостным усилием воли тут же
подавляла пронзившую ее боль. Для
присутствующих, служанок или парикмахера, она
находила естественное объяснение странных
звуков. В 1878 году княжна Долгорукая родила здесь
вторую дочь, Екатерину.
Государыня наряду со страданиями сердечными
переносила страдания физические. Она была
безнадежно больна. В Зимнем устроили
герметически закрывающуюся камеру, в которой
государыня должна была часами принимать
ингаляции. Через год она уже не смогла переехать
в Царское. Туда уехал император один, но знали,
что с ним княжна. “Я сама умоляла Государя
уехать, — лежа на смертном одре выгораживала
мужа императрица, — свежий воздух и отдых пойдут
ему на пользу”.
Он навещал жену почти каждый день. Все чаще
заставал ее в полудреме, болезненных
галлюцинациях. 21 мая императрица была совсем
слаба. Александр II захотел провести ночь в
городе, однако Боткин заверил его в том, что дни
Марии Александровны еще не сочтены. Именно этой
ночью, пока весь дом спал, она тихо умерла.
После ее смерти нашли письмо к государю,
написанное когда-то давно. Мария Александровна
благодарила мужа за счастливо прожитую рядом с
ним жизнь.Погребение произошло согласно
принятому церемониалу, но без какой-либо
торжественности, в которой выразилось бы горе
овдовевшего супруга.
А через месяц по городу поползли
новые слухи. Будто бы “добрый и сердечный
Государь” даровал княжне Долгорукой титул
Светлости. Дыма без огня не бывает, и эти слухи
имели свои резоны.
4 июля в Царском император вызвал к себе графа
Адлер-берга. Без лишних слов он объявил о своем
решении венчаться. “Княжна многим пожертвовала
ради меня, — продолжил он, — от этой связи
родились дети, и, наконец, сделать это мне велит
чувство долга”. Граф растерялся. В первую минуту
он не находил слов, способных убедить императора.
Он принялся умолять государя отказаться от
решения, в противном же случае — отречься от
престола.
Напрасно рисовал негодующий граф последствия
рокового поступка. Напрасно пугал падением
престижа, грозил возмущением и даже презрением
общества. Свою жизнь, жизнь государства
император готов был положить к ногам
единственной женщины, к ногам княжны Долгорукой.
— Венчание назначено на послезавтра, —
произнес он.
Прошлое рухнуло в одночасье.
Через два дня Александр II венчался с княжной
Долгорукой. Обряд совершился в походной церкви,
размещенной в одном из залов Большого
Царскосельского дворца.
В тот же день Александр II подписал в сенате акт,
извещающий о вступлении его в морганатический
брак с княжной Долгорукой с предоставлением ей
титула Светлости и имени княгини Юрьевской. То же
имя и титул получили дети: сын Георгий восьми лет
и дочери Ольга семи лет и Екатерина двух лет — со
всеми правами законных детей, следуя статьям
Свода законов Российской империи.
“Император
пожелал сделать меня своей супругой, я вполне
счастлива и никогда не позволю себе выйти из
своей скромной роли”. Наследник и цесаревна
стояли как громом пораженные.
На прощание император пригласил их в Крым, куда
намеревался отбыть через четыре дня. Княгиня
Юрьевская должна была следовать за ним в тот же
день, но в обычном курьерском поезде. Накануне
отъезда она будто бы получила анонимное письмо с
угрозами убить ее и одну из дочерей во время пути.
Тогда император отказался от данных ранее
обещаний, семья последовала одним поездом.
Завеса обещанной тайны продолжала спадать. В
Крыму император представил супругу своей свите в
Ливадийском дворце. Новобрачные зажили в нем
уединенно, посторонних видя от случая к случаю —
за обедом или вечерней партией в карты.
Кончилась “музыка” бархатного сезона. В
Петербурге ждал сезон новый: осень, вернисаж,
первый снег, премьера, крещенские морозы.
Вернувшегося из Крыма императора нашли немного
осунувшимся. Держался он с нарочитой легкостью и
беспечностью. Теперь он был озабочен
исключительно новым положением своей супруги.
Великие князья хотя и были очарованы новой
женой императора, предпочитали сохранять в
отношениях с нею непозволительную в глазах
императора дистанцию.
За кулисами всей этой публичной жизни
предпринимались самые неожиданные меры.
Готовилась коронация новой императрицы. Княгиня
Юрьевская уже заказала в Париже мантию, и многие
приближенные государя видели шифр для фрейлин
Екатерины III, придуманный им самим.
В журналах стали появляться статьи, в
подробностях излагающие старую историю
коронации Екатерины I. Сведущими людьми этот
намек был понят. Каждый хранил настороженное
молчание.
А на улицах Петербурга между тем нередки стали
“подозрительные личности” — в широкополой
мятой шляпе, в темных очках, с длинными волосами,
всклокоченной бородой и непременным пледом
поверх изношенного пальто. Ходили слухи, что
карманы их напичканы бомбами.
В городе император появлялся не иначе как мчась
во всю прыть в закрытой карете, окруженной
эскортом казаков. Он словно убегал от гнетущего
протеста законной семьи, от недовольства
петербуржского света, от капризов молодой
супруги, от самого себя, наконец, потому что в
минуты прозрения он ясно видел, что его не
одобряют ни люди, ни Бог.
Катастрофа произошла у набережной
Екатерининского канала, 1 марта 1881 года. Первый
взрыв бомбы убил мальчика-разносчика, случайно
проходившего со своей корзиной, и разрушил
карету императора. Привлеченный видом
несчастного, Александр II вышел. Он встал у перил
набережной и прислонился к ним. В это время двое
полицейских схватили какого-то человека.
Император окликнул их и приказал подвести его к
себе.
— Оставьте, — обратился он к
полицейским.
— Это ты бросил бомбу? — спросил
император и укоризненно добавил, сильно картавя:
— Хогош, хогош!
Подведенный выхватил из-за пазухи снаряд и
бросил его под ноги царя.
Похороны состоялись ровно через неделю
после убийства. Раздались глухие выстрелы пушек,
послышался погребальный гул колоколов,
поскакали на конях в разные стороны
церемониймейстеры и ординарцы. Во время
траурного шествия княгине Юрьевской уступили
место поближе к гробу. Но она не справилась с
чувствами, стала дико кричать, и придворные
доктора увели ее.
Траурная колесница везла гроб Александра II,
покрытый золотой парчой. Существовала
сентиментальная легенда, будто бы в нем лежали
отрезанные княгиней Юрьевской ее чудные волосы...
Вот так и оборвалось царствование
Александра II. Царствование, начавшееся столь
прекрасно благодаря отмене крепостного права. На
его письменном столе остался лежать проект еще
одной реформы. Он касался учреждения выборного
собрания — института, который мог бы положить
начало развитию конституционной монархии.
Истории было угодно, чтобы документ этот так и
остался лежать неподписанным. И новую Екатерину,
императрицу Екатерину III, Россия не приняла.
Оправившись от горя, княгиня Юрьевская выехала
с детьми во Францию. Поселилась она в Ницце, где
без малейшего протеста со стороны русской
колонии продолжала строить из себя свергнутую
императрицу. На счетах английских и французских
банков княгини лежало несколько миллионов, часть
которых была положена Александром II, а другая
появилась благодаря железнодорожным концессиям,
полученным ею в дар еще в бытность фавориткой.
Княгиня наезжала и в Россию. Поначалу молодая
императорская чета была внимательна и участлива
к ней. Государь позволил даже звать себя на “ты”.
Он обеспечил ей и материальное положение,
предоставив отдельный дворец и сто тысяч рублей
пожизненной ренты. Но время взяло свое, и вскоре в
императорской семье княгиню встречали лишь
холодной вежливостью. В один из своих приездов
она заявила, что, как только ее дочери подрастут и
станут выезжать в свет, она вернется в Петербург
и станет давать балы. Государыня промолчала.
Александр III произнес в ответ всего лишь одну
короткую фразу:
— На вашем месте, — сказал он очень
спокойным тоном, — вместо того чтобы давать балы,
я бы заперся в монастыре.
С тех пор княгиня Юрьевская в России не
появлялась. Она пережила своего мужа на тридцать
с небольшим лет и умерла в 1922 году.
Светлана Бестужева-Лада
|