Об
этом судебном процессе в свое время писали все
уважающие себя газеты, акцентируя внимание
читателей на пикантных подробностях биографии
обвиняемой:
“Настоящее происхождение майорши
Угрюмовой остается неизвестно, но доподлинно
выяснено, что она вела разгульную и кочевую
жизнь, побывала в Венеции и Берлине, в Гамбурге,
Варшаве и Петербурге, всюду оставляя следы
глубокого разврата, которому не было ни начала,
ни конца...”
Впрочем, цитировали и речь адвоката,
утверждавшего: его подзащитная — робкая женщина,
увлекавшаяся только удовольствиями молодости,
вполне извиняемыми слабостью ее пола и
постоянными кознями коварных мужчин.
Все с нетерпением ждали приговора...
* * *
Супруга коллежского асессора
Угрюмова (его имени история за ненадобностью не
сохранила) была существом необычным. Помимо
наглядных достоинств (лицом весьма пригожа,
стройна, великолепный бюст и тонкая талия),
тотчас пленяющих кавалеров, она обладала
искусством так вести разговор, что мужчина,
оказавшийся с нею наедине, самые обычные, ничего
не значащие слова собеседницы почему-то
истолковывал как страстный призыв к немедленным
активным действиям. И еще природа наделила ее
склонностью к фантазии, сотканной из легких
намеков и туманных недомолвок, заставляющих
слушателя вообразить нечто загадочное или
романтическое, страшное или смешное. Вообразить
и при этом не требовать объяснений и
доказательств.
В петербургском обществе из таких вот
якобы случайных оговорок очаровательной дамы
быстренько воссоздали таинственное прошлое
красавицы: она, мол, родом из Голландии, из
славной дворянской семьи де Нери. Была замужем за
неким Леклерком, не чаявшим в ней души и потому
похитившим для любимой гигантских размеров
бриллиант у знаменитого ювелира, за что он и был
отправлен на виселицу. А один из знатных
любовников приревновал ее к королю Франции,
вызвал монарха на дуэль, однако подосланные
убийцы зарезали пылкого юношу. Утешая несчастную
в горе, руку и сердце предложил ей пожилой барон
фон Лаутенбург, и она, ценя его чувства, ответила
согласием, скрытно с ним обвенчалась. Увы,
подорванное возрастом здоровье барона не
выдержало темпераментного обожания новобрачной
— он умер в постели, в ее объятиях. Наследники же,
ослепленные корыстью, лишили вдову даже
минимальных средств к существованию...
И тут в Санкт-Петербурге она встретила
коллежского асессора Угрюмова. Сей гражданский
чин соответствовал воинскому званию “майор”,
из-за чего в последующем Марию-Терезу Угрюмову
окрестили майоршей. На том, что она не просто
Мария, а Мария-Тереза, настаивала особенно,
вероятно, считая, что второе — иностранное — имя
подкрепляет правдивость ее биографической
легенды.
Между тем ни допросчики, готовившие
судебный процесс, ни более поздние исследователи
этого громкого дела, в котором живейшее участие
принимала Екатерина Великая, не обнаружили
какой-либо фамильной связи майорши с семействами
де Нери, фон Лаутенбург и прочими. Сотрудники
российских посольств в столицах ряда
европейских государств осторожно навели справки
и выяснили: да, здесь помнят Марию-Терезу,
ослепительную женщину, блиставшую на приемах и
балах, ненасытную соблазнительницу титулованных
особ. Нет, ее нельзя отнести к откровенным
куртизанкам, хотя за честь вкусить ее прелестей
на интимном свидании многие платили щедро,
причем напрашивались на визиты. Как-то в
апартаментах, нанятых для нее очередным
поклонником, едва не столкнулись носом к носу
двое других, она едва успела развести их по
разным спальням, попросила второго подождать
минут пятнадцать и появилась, как обещала, в срок
- возбужденная, разгоряченная, ухитрилась
каждому из гостей подарить именно то, чего он
жаждал.
Она бегло говорила по-французски,
по-английски и по-немецки, но рождена была скорее
всего крепостной русской девахой,
“облагодетельствованной” барином, который,
можно предположить, распорядился взять ребенка в
барский дом и воспитывать на правах подружки
законных детей, обучая грамоте, языкам, музыке и
танцам. Такое в России случалось. А потом
оговорил в завещании “вольную” и денежную
толику. Вот и выпорхнула в свет будущая майорша
Угрюмова, обстоятельствами превращенная в
искательницу приключений и, как определил
варшавский трибунал, в авантюристку.
В Варшаве она очутилась вместе с мужем,
назначенным сюда на службу, поскольку в Речи
Посполитой еще находились русские войска и
учреждения. Правил Польшей король
Станислав-Август Понятовский — ставленник
Екатерины Великой. Когда-то между ними была
большая любовь, отнюдь не платоническая, и
императрица поспособствовала предмету своей
страсти — добыла для Станислава-Августа
польский престол, несмотря на то что имелся на
него иной претендент — князь Адам Чарторижский,
кандидат вельможных патриотов. Вряд ли король и
князь благоволили друг другу, чем и решила
воспользоваться скучающая в гарнизонной
бедности Мария-Тереза.
В один из дней 1782 года она постучалась
в двери графа Августа Мошинского, известного
сторонника короля. Ее впустили, доложили хозяину:
“Hу, очень красивая пани!..” Тот глянул в потайную
дыру в стене: “Гм, и впрямь хороша! Зовите!”
Гостья огорошила первой же фразой:
— Мне необходимо повидаться с его
величеством! Речь идет о заговоре!
И — никаких подробностей, о них только
королю.
Какую цель преследовала Мария-Тереза?
Обольстить Мошинского? Или — самого
Станислава-Августа? Или элементарно потрясти их
кошельки? Ни то, ни другое, ни третье труда бы ей
не составило. Но при встрече с Понятовским она
категорически отказалась от 50 дукатов
вознаграждения, и королю пришлось силком
положить деньги в ее сумочку. Не смогла она
сообщить и деталей заговора, перечислила лишь
его руководителей: граф Браницкий и граф
Понинский, а также Тизенгауз...
Король не поверил, ведь эти люди были
преданными сторонниками Екатерины Великой,
зачем им чинить ему вред? Тем не менее с дамой
попрощался галантно.
Вскоре она вновь наведалась к
Мошинскому и призналась: этот проклятый заговор
не дает ей покоя, чтобы раскрыть его, она намерена
ехать в Литву. Она не сомневается в успехе, да вот
на дорожные расходы ей надобно двести дукатов.
Граф, осыпая “милую пани” комплиментами, развел
руками: к сожалению, сейчас таких денег нет.
Следующую атаку на короля Мария-Тереза
предприняла два года спустя — рассказала
королевскому камердинеру Рыксу о гнусных
замыслах князя Адама Чарторижского,
возглавившего заговорщиков. Она, мол, нечаянно
узнала от своего любовника Тизенгауза, что князь
Адам сперва хотел отравить Станислава-Августа, а
теперь приказал сообщникам: при удобной оказии —
убить!
Майорша, кажется, надеялась на премию
за доносительство, но взволнованный камердинер
ограничился искренней благодарностью.
Обескураженная Мария решила зайти с другого
конца. Как свидетельствует протокол судебного
заседания, через три месяца, 11 января 1785 года, к
князю Чарторижскому пожаловал встревоженный
английский негоциант Вильям Тейлор, живущий в
Варшаве, с ужасным известием: “Вас, князь,
собираются отравить! Теперь у меня на квартире
вас дожидается жена русского офицера, которая...”
Разумеется, это была Мария-Тереза. Она
плакала, повествуя князю Адаму о том, как
камердинер Рыкс и генерал Комажевский склоняли
ее к преступлению. Рыкс предлагал заманить
Чарторижского в любовные сети, измучить его
способами, доступными опытной даме, и, когда он,
утомленный, заснет — заколоть его кинжалом.
Генерал же кинжал отвергал, говорил: лучше
всыпать в бокал с вином яд, тем более что и
пакетик со снадобьем — вот он, в кармане. “Я, — винилась
майорша, — согласилась для виду, однако
убийцей быть не хочу и потому я здесь...”
Сколь ни эмоционален был рассказ
рыдающей Терезы, князь Адам засомневался:
— Я сию же минуту выдам вам двести
дукатов, если вы признаетесь, что все это —
вымысел!
Женщина опять зашлась в плаче: ах, как
обидно, что ей не верят, что добрые ее побуждения
приняты за обман, хотя этот гадкий Рыкс обещал ей
тысячу дукатов единовременно, пятьсот дукатов
ежегодной пожизненной пенсии, а также поместье,
лишь бы она выполнила поручение.
Кажется, она добилась своего:
во-первых, пристыдила князя мизерностью суммы,
отмеренной им, а во-вторых, он принял услышанное
всерьез. И захотел, чтобы она сейчас же все
изложила на бумаге. Она подчинилась и
подтвердила написанное строчками:
“Мария-Тереза, майорша д'Угрюмова, рожденная
баронесса фон Лаутенбург”.
В обмен она ничего не получила от
князя. Он заверил: не беспокойтесь, вы будете
довольны. Только... “Не пригласите ли вы к себе
Рыкса, чтобы я, прячась в соседней комнате, из его
уст имел свидетельство злоумыслия?”
Рыкс охотно откликнулся на
приглашение, посетил госпожу Угрюмову, и когда та
в разговоре, в общем-то, ни о чем вдруг спросила,
не хочет ли он, чтобы она отравила Чарторижского,
поощряюще воскликнул: “Браво!” И сразу же
ворвались друзья князя Адама. Камердинера и
майоршу арестовали, его отправили в тюрьму, ее —
в дом княгини Любомирской, которая обращалась с
ней чрезвычайно ласково и даже подарила пятьсот
дукатов.
Князь затеял уголовный процесс,
взбудораживший общественное мнение Польши.
Осведомленные люди, как водится, распускали
порочащие короля слухи, будто бы он, покушаясь на
жизнь Чарторижского, действовал привычными
методами — уже 16 неугодных ему поляков отравил с
помощью все той же Угрюмовой. Противники
Чарторижского не менее яростно защищали
Станислава-Августа и уличали его недругов в
тяжких прегрешениях против престола. Ситуация
приобретала взрывоопасный характер, немало
озаботивший Екатерину Великую. Она понимала:
скандал, невольно спровоцированный
легкомысленной майоршей, может вызвать важные
политические последствия — трон под Понятовским
закачался. Допустим, он сохранит его, но где
гарантии, что гражданские волнения не нанесут
ущерба долголетней русской политике в Польше?
Ведь вестью о посягательстве короля на жизнь
князя Адама вся страна приведена в бурное
движение, и оно отнюдь не отмечено усилением
симпатий к России.
Депешу за депешей посылала
императрица русскому послу в Варшаве, обязывая
его употребить все свое влияние и доступные
средства для успокоительного разрешения
“ненавистного дела майорши”, которая, по
сведениям, уже под стражей, но до сих пор не
раскаялась и настаивает на своих небылицах. Что
предпринял посол — это его секрет. Следствие же и
допросы показали: сообщения и действия госпожи
асессорши ложны в основе. Не было заговоров, не
было ядовитого порошка, не было намерений
отправить кого-либо на тот свет, не было
подстрекательств к преступлению. Показания
обвиняемой и свидетелей не стыковались, словно
бы они говорили о разных событиях...
15 марта 1785 года трибунал вынес
приговор:
Мария Угрюмова виновна! В
мошенничестве. В присвоении себе чужих фамилий. В
злостной клевете на людей, ни в чем
предосудительном не замешанных. В опасном
вымысле о не существовавших заговорах против
короля и князя Чарторижского... Трибунал
постановил: выставить майоршу Угрюмову у
позорного столба на площади, раскаленным железом
наложить ей на левую лопатку клеймо с
изображением виселицы, после чего содержать в
вечном заточении.
Через месяц с небольшим приговор
привели в исполнение, отвезли заключенную в
Данциг и поместили там в крепость. О дальнейшей
ее судьбе почти ничего неизвестно, кроме...
Несколько лет спустя она неведомым образом
объявилась в одном имений князя Чарторижского. В
какой роли — тогдашние хроники умалчивают. Но,
наверное, Мария-Тереза не испытывала лишений,
поскольку последнее упоминание о ней относится к
1830 году: она по-прежнему была обаятельна и
энергична, а молодые паны из окрестных поместий в
смущеньи краснели под ее вызывающим взглядом...
Владимир Свирин
|