Бессонница

Вот и дождь. Нарастает, рвется в дом. Затворяю огромное окно. Упираюсь в стекло лбом. Во всполохах молний двор и замершие дома с мутно-зелеными деревьями вдруг выступают из тьмы как днем. Пасмурным и нереальным днем, только место - мой двор. Будто все умерли и нет никакого света, кроме потустороннего спазменного электричества. Синяя мигающая сигнальная лампа из преисподней (странно, отчего ж тогда синяя?). И я не включу.

Заворочался во сне муж. Что-то снится тебе, крейсер “Аврора”? Обнимал меня и целовал во сне, взмокший от душащей предгрозовой испарины. Потихоньку выползла из-под его рук. Я люблю тебя, люблю. Спи, котенок. Мой маленький сыщик. Когда ты станешь настоящим сыщиком, я больше не смогу с тобой жить. Или просто сольюсь со стеной. С ночью, грозой. Мне иногда кажется, что ты подслушиваешь и подсматриваешь мои сны и мысли, а не просто проверяешь сотку на предмет звонков. И чтобы ты ничего не заподозрил, надо перестать видеть сны и думать. И все будет спокойно. Ты не будешь дуться, психовать и дергаться. Эти хитрые по-детски допросы. Неожиданные звонки… Что ты хочешь знать, любимый? Я всегда тебя вижу, просто кожей чувствую твое присутствие. Даже когда ты прячешься в тени, за углом, искусно замаскировав машину. И даже, когда в сумерках и на расстоянии тебя не видать. Я тебя всегда вижу. ВСЕГДА. Иногда, даже когда тебя там нет.

“Шутка!” Ужас. Это ты так во сне разговариваешь с неведомым собеседником… я во всем виновата. Из-за меня ты не спишь в провале, без снов. Или с цветными шариками до утра. Это я со своей запутанной жизнью однажды перешла тебе, солнечному, дорогу.

Дождь кончился. Даже гром с молнией исчезли. Ну что, киска (это уже себе), этот вакуум лучше? Наверное, на задворках вселенной, в районе черной дыры и то больше жизни, чем в этой точке пространства, где я. Хочу малосольный огурец. Потому что вот то, что в этой пустоте осталось – запах маринада. Банально, да? Бабушка вечером поставила. Вот все и встало на свои места и предметы утратили призрачность, а ночь – тайну. Или нет?

Как малыш, ей-богу! Забросил руку за голову на подушку, волосы взъерошены. Есть в спящем мужчине что-то совсем детское, умильное (может, только в моем?). Губы мягкие. И не поверишь, что этот рот сжимается в ту стальную складку, которая цедит сквозь зубы что-то типа: “Это, кажется, не входило в наши планы…” Или что-то еще похуже. Ласковая рука хлопает дверью и нет слез на свете, которые могли бы растопить этот ледяной жестокий холод.

Да-да.. Мой не такой. Этот. И у подруги хороший, не сможет так поступить. Забыла почти, как лежала глазами уставившись в потолок (после наркоза он мне не сразу потолком-то показался) и думала (или произносила?): “…аборт, аборт, …аборт…” и не могла никак понять, что это и какое отношение имеет ко мне.

Каждый из них может. Может… И делает. Какой-нибудь мужчинский поступок, раз или всегда. Со мной или с кем-то еще. И этот поступок (слово, движение, взгляд) роет ров между нами, самками и ими, самцами, глубиной в безразмерность. Мы тоже бываем всякими. Конечно. Но у нас иногда бывает сострадание. А они умеют его не иметь. И всегда как-то неожиданно и ни почему.

Тогда, валяясь в палате, я слышала удар. Я знала, что это он стукнул машину. Не этот, сбивчиво по-детски лепечущий во сне, Другой. Он был таким же, с нежной складкой во сне. Не знаю, откуда знала, не поднимая головы, что из десятка машин во дворе поликлиники это та. Просто знала и все. И подумала: “пусть”. Мне все равно. Все теперь все равно. “Это же ты сама, ты, приняла решение!” Все звучит и звучит. Думала, что не прощу никогда. А нам все есть и есть что по этому поводу сказать друг другу. Только стоит начать…

Вот почему мой муж в подворотнях. Мы с этим Другим все говорим и говорим, упрекаем друг друга и хвастаем новой жизнью. А я уже не могу, я знаю, что муж за углом, что ему больно, и зачем он смотрит, и мне его жаль, и больше не могу сосредоточится на теме разговора и тороплюсь домой, якобы не заметив его почти синхронной явки “с работы” за минусом (или плюсом) положенной шпионам паузы.

Нам не стоит видеться. Да, видимо. Сейчас я уже знаю, что не изменю мужу. Только недавно я так избегала голоса в телефоне и махровых ресниц над убойными глазами (боже, как же я любила!), боясь греховных мыслей и бесстыжей памяти. Все куда-то уходит. Слава Богу. Смешно даже и странно: чем чаще я вижу плод искуса, тем меньше мне хочется на него смотреть (и наоборот?).

Котенок, перестань за мной следить. Точки в своей жизни мне нужно все равно ставить самой. А весь это детективчик только нервирует меня, я сержусь и думаю о том, что захоти я обмануть – обману. Не надо никого проверять на вшивость (как говорил один мой знакомый: "Проверка на вшивость всегда показывает вшивость. Оно вам точно надо?").

Да.. да… Это не просто тараканы в голове. У них есть основания плодиться. И это не твоя любовь и ревность, милый. Это призрак моей измены. Я существо православное, я сама должна выиграть эту битву. Не мешай мне.

Когда я смотрю в ласковые или печальные, но всегда пронзительно-испытующие глаза мужа, глажу его руки, то боюсь до тоски его потерять. Боюсь разрушить это хрустальный хрупкий рай тихих сладких вечеров вместе, спокойных выходных вдвоем (таких редких, к несчастью!). Кажется, я хочу, чтобы так было всегда… И все равно гуляю и гуляю по лезвию… Патология?

Ничего навсегда не бывает. Я уже знаю. Я давно сравнительно живу. И боюсь все разрушить. Все время. Но все равно звоню. Хватаюсь за что-то, тщась остановить миг, движение, время. Тренируюсь в несуществующем волшебстве уловить неуловимое.

Тому обещала сегодня позвонить. И не позвонила. Об этом тоже думаю в духоте. Но ведь зачем-то обещала? Что-то противное в голову лезет в последнее время, вся гадость и осадок со всей жизни. Обиды и недоговоренности ползут как щупальца в дурной американской фантастике из всех углов. Со всей взрослой жизни. Я ее не боялась когда-то, этой взрослости, когда мне было 17. Что-то уже в прошлом, которого я боюсь. Боюсь, что оно вырвется оттуда, вопреки всем законам возможного и разметет мой мир в прах. Боюсь. И звонить боюсь. Или уже не хочу? Боюсь, что муж прочтет эту мысль на моем затылке, и станет ему плохо. И не могу, не хочу потому. Хоть и знаю, что не узнает и не прочтет. И нет в этом ничего предосудительного, но какое-то чувство вины бежит впереди вины.

Это же любовь, да?

-----

Мы ждем и ваших страстных историй!