Алену
знакомые и близкие иногда называют одинокой
женщиной, чего она на дух не переносит и всегда
огрызается:
— Я не одинокая, я свободная.
По большому счету, наверное, так и есть. Телефон
в ее квартире звонит достаточно часто, подруги
откровенно предпочитают ее общество другим
развлечениям, друзья-мужчины тоже имеются: с
кем-то — в театр, с кем-то — просто посидеть,
поговорить "за жизнь", с кем-то поехать
погулять за город. Наверное, есть и другие
мужчины, не просто друзья, но о них Алена не очень
любит распространяться и только иногда
произносит туманную фразу типа:
— Мужчин должно быть много, и каждый должен
выполнять свою функцию...
Теория, конечно, интересная, только как-то я
застала Алену с молотком в руке, когда она
пыталась вбить гвоздь в кухне, и при этом сквозь
зубы шипела что-то невоспроизводимое. Когда я
оторвала ее от этого увлекательного занятия, она
с обычной своей усмешкой спросила:
— Интересно, сколько мужчин нужно иметь в своем
окружении, чтобы нужный гвоздь был забит в нужное
время?
Аленины риторические вопросы я обожаю. Они
никогда не окрашены ни трагизмом, ни
жертвенностью и всегда звучат так, как если бы
Алена только что рассказала очередной анекдот
или собирается рассказывать новый. Клара
Новикова, да и только. Хотя — это ведь тоже
талант: рассказывать о своих неудачах и
злоключениях так, чтобы слушатели катались по
полу от смеха, а не всхлипывали от жалости к
рассказчице.
Муж — первый и последний — ушел от Алены, когда
их сыну было двенадцать лет. Потом, правда,
попросился обратно, но Алена уже вкусила сладкий
и доселе запретный плод свободы и наотрез
отказалась от семейного счастья. Несмотря на то,
что большинство подруг и знакомых считало ее
откровенно чокнутой — бабе под сорок, а она
ломается, как копеечный пряник! — она от своего
не отступила, а особо настырным объясняла свою
позицию так:
— Я провела в непрестанных супружеских
радостях тринадцать лет. Больше дают только за
убийство с заранее обдуманными намерениями. И
вообще хорошую вещь браком не назовут.
Самое интересное, что поскольку Алена
категорически не желает еще раз переступать
порог загса, женихов вокруг нее вертится
видимо-невидимо. Она, правда, на этот счет не
слишком обольщается, и когда речь заходит о
нежных чувствах к ней ее воздыхателей, только
фыркает:
— Подождем до первого гвоздя.
Действительно, при малейшей попытке
использовать воздыхателя по назначению, то есть
приспособить его к каким-нибудь
общественно-полезным работам, кавалер исчезает
как сон или как утренний туман. Некоторые
исчезают до выполнения этой работы, особо
порядочные — после. Алена в таких случаях
философски пожимает плечами и изрекает:
— Еще один безвременно ушел...
Впрочем, лет пять тому назад мне показалось, что
один из мужчин все-таки произвел на Алену более
чем глубокое впечатление. Она стала мягче,
женственнее, на настырные вопросы о новом друге
сердца отделывалась не острыми словечками и
скептическими усмешками, а молчанием и какой-то
смутной улыбкой, причем скорее нежной, нежели
насмешливой. Словом, женщина расцвела, не
дожидаясь заветного рубежа в сорок пять лет,
когда, по народной примете, "баба ягодка
опять". Потом начались туманные намеки на то,
что свобода, конечно, штука хорошая, но на хлеб ее
не намажешь и вместо скатерти не постелишь.
Словом, дело явно шло к свадьбе, но... так никуда и
не пришло. На полгода Алена исчезла из поля
зрения своих друзей и знакомых, а когда вновь
появилась — это была прежняя язвительная
насмешница и непримиримая сторонница личной
свободы с коронной фразой:
— Ничто так не разделяет любящие сердца, как
общий ночной горшок.
О том, что произошло между ней и ее избранником,
никто так никогда толком и не узнал. Даже я,
всегда претендовавшая на роль ближайшей и
доверенной подруги, услышала от Алены в качестве
объяснения только хитроумный, не без изящества
"закольцованный" пассаж:
— Все бабы — дуры. Но на самом деле дуры не все
бабы, а только те, кто думает, что все мужики —
козлы. Но на самом деле козлы не все мужики, а
только те, кто думает, что все бабы — дуры.
— Переведи, — попросила я.
— Это непереводимо, — отмахнулась она. — Это
нужно пережить и прочувствовать или понять
верхним чутьем. Как анекдот.
— Тебе плохо? — попыталась подъехать я с другой
стороны.
— Хорошо тому живется, у кого одна нога: и
подошва меньше трется, и не надо сапога, —
ответила Алена. — Не бери в голову, все нормально.
Просто не надо раскрашивать живые цветы...
— Что-что? — обалдела я.
— Песенка такая есть. Целиком не помню, но смысл
в том, что нужно вести себя хорошо, не рисовать на
карте развивающиеся страны и не раскрашивать
живые цветы. Там еще много чего интересного было,
но я записать не успела....
Странно, что она не запомнила всю песню целиком.
Память у Алены феноменальная, особенно на то, что
ее так или иначе касается, а уж на стихи — тем
более. Впрочем, это, кажется, была нерифмованная
песня. С рифмованными проблем не возникало.
Телепатия, безусловно, существует, потому что
Алена вдруг задумчиво произнесла:
— Знаешь, никак не могу отделаться от одной
песни. Привязалась — и все тут. Даже не песня, а
один куплет. Глупость, конечно...
Куплет явно не тянул на шедевр поэтического
творчества, но кое-что прояснил в истории Алены.
Во всяком случае, для меня.
"Я не буду одинока, так и знай,
Что еще мне жизнь моя преподнесет...
Но ты помнишь тот безумный месяц май?
Знаю — помнишь. Остальное все не в счет".
После этого Алену вдруг прорвало. В первый раз
на моей памяти она говорила о своей личной жизни
почти серьезно. Впрочем, если бы серьезность была
стопроцентной, это уже была бы не Алена.
— Никогда, ну просто никогда не нужно
переводить мужчин из одной категории в другую!
Друзья не должны становиться любовниками, это
противоестественно, это — почти кровосмешение.
Сначала все прекрасно и изумительно, а потом...
Потом начинаешь жалеть о тех днях, когда никто ни
в кого не был влюблен и уж тем более — не любил.
Впрочем, он меня и не любил, это я на старости лет
из ума выжила. Слава Богу, справилась. Врагу не
пожелаю того кошмара, который пережила. Если еще
раз почувствую хоть малейшие признаки чего-либо
подобного — отравлюсь. Или попрошу кого-нибудь
меня пристрелить, чтобы долго не мучилась. Любовь
— это душевная болезнь. Сумасшествие, если
угодно. Ни один мало-мальски разумный человек
добровольно никого не полюбит. Я выздоровела. Но
только потому, что хватило чувства юмора.
По-другому с этой заразой справиться невозможно.
Мир уцелел потому, что смеялся, так ведь? Вот и я
тоже...
Не знаю, как насчет мира, но Алене действительно
удалось выскользнуть практически невредимой из
ситуации, в которой девять из десяти женщин
обречены на беспомощное барахтанье в
отрицательных эмоциях и, в конечном итоге, на
саморазрушение. Большинство женщин при этом
задается вопросом: "Как мне вернуть его
любовь?". А также не менее "оригинальным"
вопросом: "Мой милый, что тебе я сделала?". То
есть заведомо считает себя виноватой в том, что
не сложилось, не утряслось, не сохранилось, не
развилось во что-то еще более большое и
прекрасное, чем первые мгновения взаимной любви.
И тем самым подписывает себе смертный приговор,
поскольку, если верить французской поговорке:
"Кто оправдывается, тот и виноват". Но
насколько легко справиться с собой и своими эмоциями, чтобы
вновь обрести вкус к нормальной жизни, без
страстей и заламывания рук? Или это настолько
тяжело, что практически мало кому удается?
— Тяжело в леченье — легко в гробу, — хмыкнула
Алена в ответ на мой вопрос. — От любой дурной
привычки трудно избавиться. Алкоголизм, к
примеру, вообще не излечим, особенно женский. Но в
один прекрасный день я поняла, что мне нравится
быть несчастной. Что я упиваюсь этим своим
состоянием, мне просто в кайф себя жалеть и
подбирать к своему состоянию самые трогательные
рифмы. Стихов-то про женскую несчастную любовь —
немерено. Как грязи. Когда стало ясно, что любовь
ушла, помидоры увяли и вообще — спасибо за
внимание, извините за беспокойство, простите, что
без скандала обошлось, — я гордо повернулась и
ушла, хотя через десять минут об этом пожалела.
Как я потом с собой сражалась! Буквально
оттаскивала себя от телефона, заставляла
заниматься любыми делами, лишь бы ни о чем не
думать. К тому же, мне работать надо. Никто меня на
содержание брать не собирается. А моя работа,
сама знаешь, рассеянности не прощает.
Работа у Алены действительно уникальная. Она
переводит скучнейшие научно-медицинские тексты
с русского на английский язык, который знает в
совершенстве. Таких специалистов в нашей стране
осталось всего ничего, но расслабляться нельзя,
потому что молодые конкуренты дышат в затылок и
только и ждут, когда "Акела промахнется". В
смысле, когда Алена по каким-то. причинам не
справится с очередным заданием и потеряет
доверие работодателей. Такой роскоши она себе
позволить не может даже теперь, когда благодаря
ее связям сына удалось отправить учиться во
Францию. Потому что деньги нужны всегда и не
только на жизнь, а и на будущее — мало ли что
может случиться? А рассчитывать на чью-то
поддержку не приходится. Так что любовь любовью,
но первым делом все-таки работа.
— А любимый, пока я пыталась справиться со
своими эмоциями и одновременно не потерять
работу, время от времени мне звонил и спрашивал,
как я поживаю. Ему это было интересно, хотя я
прекрасно знала, что он вот-вот женится на другой.
Такая вот забота о бывшей любимой женщине... А в
один прекрасный вечер я не сдержалась и, вместо
того, чтобы бодрым голосом рапортовать, что все
прекрасно и где-то даже удивительно, повела себя
просто позорно. Стала лепетать о том, что не могу
без него, что он меня околдовал, ну и прочую
дребедень. Просила отпустить меня, не мучить... В
общем, доставила мужику максимум удовольствия,
которого он, право же, не заслуживал. А на
следующее утро проснулась и поняла, что все
кончено. Что мне не интересен человек, который с
удовольствием слушает такие женские причитания.
Что он просто дурак, наконец. И я выздоровела.
Чего и всем остальным желаю. Особенно тем,
которые как пригубили свой бокал тоски, так и
тянут из него горечь, оторваться не могут. Между
прочим, закусывать надо, а то и спиться недолго...
***
Три короткие истории, три судьбы.
Диагноз, в принципе, один и тот же: несчастная
любовь. Симптомы одинаковые — тоска смертная. Но
ведь излечение, в принципе, возможно.
Только каждый должен найти свой собственный
рецепт. Панацеи нет, ибо, перефразируя классика,
все счастливые женщины похожи друг на друга. Но
каждая — несчастна по-своему.
Светлана Иль
История
первая. Леди и бомж
История
вторая. "Я умру без него"
|