XI
Прошлым вечером, когда я принес письмо, я
вошел в беседку. Я представил себе место, где буду
тебя ждать. Куда ты приблизишься и где я схвачу
тебя за ногу. Я услышал долгий, жалобный стон,
твой стон, в то время как ноги твои инстинктивно
сомкнулись в тысячелетнем жесте защиты. Мое
распаленное воображение донесло до меня даже
запах твоего тела, интимный и острый аромат,
усиленный желанием. Так пахнут растения после
дождя. О чем я мечтал в тот вечер? Упасть на колени
перед тобой и целовать твое тело на уровне моих
губ. Ты догадываешься, о чем я? Ты придешь?
XII
Зачем это скрывать? Ты пришла. Но меня там не
было, потому что еще не стемнело. Но ты все-таки
пришла, я знал, что так будет. Как я догадался? Ты
передвинула стул. Для чего? Посидеть, потому что
тебя занимала мысль о том, что однажды ночью ты и
я в этом месте... Ты уже представила себе угол, где
я буду находиться, ожидая твоего прихода, затем
твое приближение ко мне и дрожь твоего тела,
когда его коснутся мои руки. Так ведь? Я могу себе
представить, что в эти мгновения твое лицо
исказилось так, как оно искажается в экстазе. Но
может быть, все произойдет иначе? Главное, чтобы
ты пришла ночью, раз ты уже приходила днем.
XIII
Ты
не отрицала своего дневного прихода. Но когда я
спросил, придешь ли ты ночью, ты мне не ответила.
Мы стояли лицом к лицу и смотрели прямо в глаза
друг другу. Мое лицо приблизилось к твоему: я
хотел внушить тебе свою волю. И вдруг я тебя
поцеловал. Яростно, страстно. И тогда на
несколько секунд твои глаза закрылись - это было
чудом. И лицо твое исказилось именно так, как я
себе воображал, это было тем более потрясающе,
что твое лицо - ты это знаешь! - это лицо
девственницы, что еще больше возбудило меня. Твои
глаза закрылись и я почувствовал, как ты
прижалась ко мне, почувствовал твой живот,
почувствовал твое желание. Твой живот не
предлагал себя, он требовал, напряженно,
страстно, безумно. Потом так же внезапно, как ты
упала в мои объятия, ты вырвалась из них и
рассмеялась. Но твой смех был так же напряжен, как
и твои губы.
Потом ты
заговорила, но не для того, чтобы что-нибудь
сказать, а просто чтобы разрядить атмосферу. Но
твой голос уже не был так беззаботен, как
несколько минут тому назад. Ты вдруг осознала все
то, что рождалось в тебе из моих писем в течение
этих двух месяцев и потихонечку росло. Мы сидели
в углу твоей гостиной рядом с букетом гвоздик. И
ты, ты которая еще недавно дерзко приколола эти
цветы к своему платью, теперь ощутила неловкость
передо мной и стала такой же пунцовой, как
гвоздики.
Немного погодя
вошел твой муж. Я думал, что ты смутишься еще
больше, но ошибся. Никогда нельзя знать женщину,
он тебя тоже не знает. Ты подошла к нему и
поцеловала теми же губами, на которых еще
сохранился вкус моего вожделения к твоему телу.
То же самое тело, которое только что страстно
прижималось к моему, грациозно двигалось перед
нами.
Видишь, я
изучаю каждый твой жест, каждое слово, даже твой
смех, который так изменился со времени моего
первого письма. Он уже не такой легкий и
беззаботный, более взволнованный, немного
ломкий, будто извиняется за изменяющееся тело.
Раньше он звенел, как маленький колокольчик, а
теперь идет из самой твоей глубины, оттуда, где
теперь объединились тысячи желаний. Настанет
момент - и эта плотина прорвется...
XIY
Еще раз признаюсь в том, что совсем тебя не
знаю. Иногда делаешь неосторожное движение
вперед, думая, что твои желания вот-вот сбудутся.
Я ошибся. Я отступаю.
Три дня назад я
видел тебя, на мгновение испытавшую дикий прилив
желания. Все эти три дня я помнил вкус твоих губ, я
сохранял его на своих губах. Это был больше, чем
поцелуй, это было объятие. Я пришел сегодня, чтобы
продолжить начатое. Я не должен был этого делать.
Ты уже была настороже и отобрала то, что уже дала.
Думаю, что отобрала даже больше.
Я хотел тебя
поцеловать. Но ты отстранила меня не испуганным и
неуверенным в себе жестом, а спокойным и почти
высокомерным движением. Ты заранее знала, чего я
у тебя попрошу, и твердо решила мне этого не
давать .А эта манера объяснять свое поведение!
- Я странная
женщина, не так ли? Я никогда не обманывала своего
мужа, мне даже никогда не приходила в голову
такая мысль. Я могу сказать, что ничего
определенного об этом не думала, хотя мое
поведение по отношению к вам... или скорее
отсутствие всякого поведения означает скрытое
согласие, если не немедленное, то со временем. Что
вы об этом думаете?
Говоря это, ты
играла своей шалью.
- Ну же,
соблазнитель, отвечайте!
- Я согласен, вы
странная женщина. Вы еще не обманывали своего
мужа. Я это знал. И я согласен с тем, что вы об этом
еще и не думали. Но уверен, что бессознательно вы
об этом думали уже сто раз. Это проскальзывает в
мелочах, каком-то слове, воспоминании. Вы
признаетесь? Имейте же мужество признаться.
- Я признаюсь.
- Не знаю, когда
это происходит: в ванной, когда вы одеваетесь, или
когда ваш муж овладевает вашим бесстрастным и не
испытывающим удовольствия телом. Но она
появляется, эта бесстыдная мысль, что вы и я, в
один прекрасный день...
Я смотрел на
тебя. Ты улыбалась, абсолютно уверенная в себе
сегодня. А затем насмешливо обронила:
- В один
прекрасный день? Может быть, ночь? Ведь свидание,
которое вы у меня просите, будет ночью.
XV
Ты
еще долго будешь помнить эти хождения взад и
вперед. А потом, в один прекрасный день... прости, в
одну прекрасную ночь, твое тело уступит. Не будем
больше говорить об этом. Сильны те, кто умеет
ждать.
На тебе было
очень хорошенькое платье в прошлый вторник:
слегка расклешенное внизу. Можно было увидеть
кружево твоей комбинации, и это сильно
возбуждало желание. Наверное, именно этого ты и
хотела добиться. Не думал, что ты доведешь меня до
этого. Может быть, я слишком напрягаю себя,
сдерживая свои желания, чтобы вызвать твое? Мне
это удалось? Думаю, да, потому что вчера ты мне
сказала:
- Не исключено,
что я вас навещу как-нибудь вечером. О, всего на
несколько минут. Просто хочу доказать вам, что
ничего не боюсь. При том условии, конечно, что вы
будете соблюдать правила игры.
- Игры?
- Да, не
переступите той черты, которую я сама определю. И
только так.
Успокойся.
Правила моей игры состоят в том, чтобы ты всего
хотела и добивалась сама. Ты видишь, я ничем не
рискую. Я буду честен. Если мои руки коснутся
тебя, значит, ты сама их позвала. Если они
скользнут под твое платье и будут наслаждаться
твоей нежной кожей - это тоже будет твоим
желанием. Ну, что же, чего ты ждешь?
XVI
Чего
ты ждешь? Я бросаю тебе вызов. Ты не придешь. Не
осмелишься прийти. Не потому, что боишься меня, а
потому, что боишься себя. Я ошибаюсь? Тогда
принимай вызов.
XVII
Вчера я тебе позвонил. Мне не терпелось узнать
твое решение. Я спросил:
- Вы придете?
И ты ответила
своим прекрасным, мечтательным голосом:
- Ответ в
старом дубе. Что? Принимаю ли я вызов? Немного
терпения. Идите на почту.
* * *
Обо мне,
быть может, совершенно забыли, пока читали эти
письма. Обо мне, о муже. В этом нет ничего
удивительного: я сам о себе забыл, забыл кто я и
где я. Я даже не заметил, как вошла служанка и
положила передо мной сигареты, за которыми я ее
посылал.
Я был как
оглушенный. Письмо за письмом раскрывало мне
план готовящейся измены, я наблюдал за тем, как
Одиль незаметно для себя катится по наклонной
плоскости, в конце которой она станет любовницей
другого мужчины. Конечно, еще ничего не
произошло, но могло произойти уже в любой момент.
Чего им не хватает?
Что же
касается другого, то это был не Демонжо, как я
посчитал вначале. Слава Богу, это был всего лишь
Лаборд! Я оказал ему столько услуг, что он
совершенно естественно должен был меня
ненавидеть. Последней моей услугой было то, что я
помог ему избежать тюрьмы.
Я отложил в
сторону то письмо, где он издевался надо мною и
перечитал его.
Ваш муж считает меня мечтателем и поэтом. Он
думает, что я не способен жить реальной жизнью. Но
я способен на большее: воплотить мечту в реальную
жизнь.
Что бы он там
ни говорил, но я спас его от тюрьмы, в которую он
чуть было не угодил именно из-за своей
непрактичности и излишней доверчивости. Я не
считал его способным на мошенничество или
непорядочность. Сегодня он доказал, что способен
и на то, и на другое: он собрался отобрать жену у
меня, человека, которому был стольким обязан. Не
было даже такого оправдания, как страсть, потому
что он не любил, а только играл.
А она, она даже
не возмутилась и позволила вести себя шаг за
шагом к пропасти. Сначала из любопытства, потом -
из желания испытать новые острые ощущения.
Позволила тому, кого должна была бы с презрением
выгнать. Правда, она ничего не знала, у меня нет
привычки рассказывать о тех услугах, которые я
кому-то оказываю. Для нее это был не всем
обязанный мне человек, а просто соблазнитель,
куда более опытный и искушенный, нежели другие.
Когда она
читала его искусно составленные письма, в ней
неизбежно должно было начать разгораться
желание, до сих пор дремавшее в ее прекрасном
теле. Каким-то чудом он превратил ее в абсолютно
незнакомую для меня женщину. В общем, они уже
обманули меня настолько, что сам факт их
физической близости уже ничего бы не добавил к
совершившемуся предательству. Вполне возможно,
что она даже уже принадлежала ему, лежа в моих
объятиях, в моей постели. А почему бы и нет? Для
нее это могло стать еще одним новым острым
ощущением: отдаваться мужу телом, а любовнику -
воображением.
И тут я
вспомнил некоторые мелочи, о которых, впрочем, не
решаюсь сказать даже сейчас. Это должно быть
началось около недели тому назад. Я овладел ею... Я
уже говорил, что она не была страстной женщиной,
плотские утехи и удовольствия ее мало занимали.
Но в тот раз в моих объятиях была совершенно
другая женщина. Да, это была совершенно иная
Одиль, которая обвивала меня руками и ногами,
прижималась трепещущим телом ко мне, так, что я
ощущал каждую его клеточку, глаза ее были
закрыты, рот - искажен наслаждением, которое она,
безусловно, испытала... Когда она очнулась после
короткого забытья и открыла глаза, она сначала
словно и не узнала меня, а потом разочарованно
прошептала:
- А, это ты...
Я же
рассмеялся: моя гордость самца была
удовлетворена. Подумать только: я смог довести
женщину до такого экстаза! Я! Мое самодовольство
помешало мне насторожиться при таком внезапном
изменении доселе бесстрастной женщины. Каким же
дураком я был! Она отдавалась не мне, а другому,
после прочтения неизвестно какого по счету
письма.
Три дня спустя
мне снова захотелось заняться с ней любовью, но
она резко отказалась, сославшись на внезапный
приступ сильной мигрени. На следующий день она
уступила, но уступила лишь из чувства долга, и все
было так, как происходило у нас обычно. Неужели
так теперь будет всегда?
И что мне
теперь делать? Швырнуть ей в лицо эти письма, как
только она вернется домой? Насладиться ее
замешательством? Спросить:
- Ну, так что мы
скажем твоему соблазнителю? Что твой тридцать
седьмой размер в его распоряжении? Подойдет ему
это?
А потом? Вместе
с ней кинуться к Лаборду?
Да, я должен
был все тщательно обдумать. Может, это
действительно будет лучшим способом вернуть
себе жену? Но мгновение спустя я понял, что это
будет также и лучшим способом потерять другую,
ту, которую познал однажды неделю тому назад, и
которую не смогу уже забыть. И я принял другое,
самое невероятное решение, которое можно считать
даже безумным. Плевать! К тому же здесь я выступаю
не в качестве адвоката, а лишь как рассказчик.
В моей жене
было две женщины: благоразумная и безумная, одна,
которую я хорошо знал, и другая, о которой я не
знал ничего, кроме того часа наслаждения, который
она подарила мне по ошибке. И именно эта
чувственная незнакомка была для меня важнее и
нужнее первой. Помимо моей воли меня влекло к ней
какое-то нездоровое любопытство, возникшее во
время чтения этих проклятых писем. Да, к этому
любопытству примешивались бешенство, ревность,
отвращение, но главным было все-таки оно. Именно
желание удовлетворить это любопытство
подсказало мне мой безумный план. И прежде всего,
необходимо было набраться терпения и подождать.
Мне трудно
объяснить свои поступки. Я не знал, чего я хочу.
Мне было ясно только, что я хотел сохранить для
себя обеих женщин: чтобы благоразумная
оставалась прежней, а безумная принадлежала
только мне. И подумать только, я всегда считал
себя человеком, лишенным воображения! Как же
плохо, оказывается, мы сами себя знаем.
Я сложил
письма в прежнем порядке и положил их на прежнее
место в секретер. В тот момент все еще могло
повернуться иначе, но тогда я никогда бы не
испытал тех чудесных и ужасных часов
наслаждения, этих отравленных и великолепных
часов взаимного рабства наших тел. Тех часов, от
наваждения которых я до сих пор не могу
избавиться, поэтому и пишу все это, а вовсе не из
стремления исповедоваться. Я надеюсь, что
наваждение останется на этих страницах: тело
этой женщины, ласки этой женщины, ее дерзость, ее
крики наслаждения - все. Я опущусь в самые глубины
своего сознания и вырву оттуда эту заразу, как
вынимают глубоко засевшую занозу. А когда
освобожусь...
продолжение следует...
Арман Делафер,
перевод с французского
Светланы БЕСТУЖЕВОЙ
|