Люди недоверчиво
косились на небо. Оно обещало дождь.
Поезда не было больше часа. Вынув из сумки
книжку, я присела на скамейку рядом с женщиной в
красном плаще.
– Безобразие! Все электрички поотменяли.
Обещала к сыну приехать пораньше, да не тут-то
было, хорошо, если к вечеру доберусь, –
обратилась она ко мне.
– Вечно у них что-нибудь случается, –
поддержала я. – Не думала, что придётся ждать
часами, иначе не брала бы билет и поехала на
маршрутке.
– Так вы еще и билеты покупаете?! Делать вам
нечего. Это не мы им, а они нам за моральный ущерб
платить должны. Сын мой работает с утра до вечера,
а получает всего три тысячи в месяц. Не больно-то
наездишься на такие копейки…
Она ещё долго ругала поезд, олигархов,
правительство. Всё так. Но, Боже, как надоело!
Каждый день одни и те же темы одними и теми же
словами. И люди как будто все на одно лицо. С
озлоблением поглядывают на часы. С остервенением
толкают друг друга. Проклинают страну, в которой
всё вывернуто наизнанку.
– Девушка, давно поезда нет, не знаете? –
раздалось у самого уха.
Я утвердительно кивнула и уступила место:
передо мной стояла старушка.
– Сидели бы, мне не хочется. А впрочем… всем
места хватит. Присаживайтесь, мы и вдвоем
поместимся, – улыбнулась она и поставила на
землю огромную допотопную сумку.
Бабуся завязала платок, застегнула на пальто
пуговицу и с любопытством посмотрела на нас
обеих. Что-то заставило меня оторваться от книги.
Эти глаза… с задорным огоньком среди мелкой сети
морщин. Молодые, счастливые. Я никогда таких не
видела.
…Толпа оживилась. Гул усиливался с каждой
минутой. Дождались-таки! Не прошло и года.
Пассажиры, обгоняя друг друга, бросились к
поезду. В мутном окне мелькнул знакомый красный
плащ. Ушла, не попрощавшись. Нет, не ушла – уходят
англичане. Убежала, умчалась, унеслась. Я с
привычной лёгкостью схватила багаж старушки. И
оторопела: сумка была почти неподъёмная.
– Куда Вы с такой поклажей? – вырвалось у меня,
когда мы с бабушкой примостились подле окна.
– Сестра больна, накупила ей несколько пачек
макарон и еще кое-каких продуктов, – ответила она
с улыбкой, выставляя напоказ последние уцелевшие
зубы.
В тамбуре курили. В вагоне толкались и кричали.
За окном проносились мокрые от дождя кусты,
деревья, дома. Старушка оживилась.
– Девушка, прошу вас, выгляньте в окно! Видите
зелёное здание? Это моя аптека, аптека, которой я
заведовала сорок лет…
Я вежливо кивнула и слегка к ней подвинулась,
ибо мужичок справа свесил голову прямо над моим
плечом. Девушка, подталкиваемая кем-то сзади,
недовольно оборачивалась и постоянно наступала
мне на ногу.
– … до этого тридцать лет была провизором
другой аптеки.
Тридцать плюс сорок – это семьдесят. Что-то
путает бабулька. С арифметикой плоховато или
склероз? Эх, старость не радость. Незавидная
участь каждого…
Весь лоб в изогнутых бороздках. Отпечатки
пережитых проблем? Не похоже. Какие-то они
особенные, странно-веселые…И уголки губ не
опущены, как у всех в этом возрасте. Сколько же ей?
Семьдесят два? Семьдесят пять? Семьдесят восемь?
– А недавно отмечали юбилей этой самой аптеки,
– неугомонно продолжала словоохотливая
собеседница, – и меня пригласили, розыскали,
привели… Ой, девушка, какой бал там устроили!
Натанцевалась я до упаду! Спасибо, что не забыли.
За все им спасибо.
Дорога вымотала всех. Вон дамочка, закрыв глаза,
склонилась над любимым чадом. Уткнулся носом в
грязное стекло товарищ милиционер. Усатый дед в
грязном рубище уставился куда-то в угол. Ах, нет,
совсем не в угол – аккурат на стройные ножки
смазливой старшеклассницы. По вагону носился
пивной дух. А старушка всё щебетала. Вспоминала
молодость, улыбалась.
Я посмотрела ей в глаза. Они по-прежнему
блестели. Только на одно мгновение в них как
будто мелькнула грустинка.
– В прошлом году, помнится, бегала на рынок,
готовила, стирала, сидела с внуками. Теперь не то.
Пошатнулось мое здоровьечко. Да и пора уж…
Она вздохнула – и грустинка пропала. Я, не
спуская с нее глаз, ждала продолжения. Мужичок,
пользуясь моментом, прочно обосновался на моем
плече.
– Неделю назад мне стукнуло девяносто шесть.
Все-таки возраст. А жить-то хочется! И силы нужны.
Сестренке моей пошёл девяносто девятый. Приеду,
сварю макарончиков, пусть поест. Ой, любит, когда
я приезжаю!
Она вышла в Мытищах. Держа в ещё крепких руках
пресловутую сумку, долго стояла на платформе,
провожая глазами электропоезд, следовавший в
Москву. На прощание пожелала мне счастья.
Всю дорогу я вспоминала аккуратно завязанный
серый платок… старомодное, но не затертое и не
засаленное древней грязью пальто… неподъёмную
сумку, в которой материализовалась бесконечная
забота о старшей сестре. Счастливые глаза…
Иветта КРАСНОГОРСКАЯ.
|