 С этим драгоценным
смертельным оружием сравнил когда-то Майю
Плисецкую Григорович, руководитель Большого
театра: “Чем старше, тем дороже”. Она,
кажется, действительно вечна. Тогда как ее
ровесницы — бывшие примы балета – уже лишь
писали мемуары да нудно поучали молодых, она
продолжала блистательно танцевать, а когда
многие из них уже ушли из жизни, она стояла почти
в начале своего большого творческого пути. “Это
невозможно!” — говорят профессионалы. Но это
так.
Семья Плисецких перебралась в Москву из Литвы
после первой русской революции. Многочисленная
родня оказалась необходимой для девочки, когда в
тридцатые годы ее родителей постигла
трагическая участь многих жителей огромной
страны. Но театром Майя заболела еще задолго до
этого — в пять лет. Заболела внезапно, всерьез и
навсегда. Впрочем, тогда этого никто не понял:
юная барышня с пеленок отличалась
артистичностью, непоседливостью и чрезвычайно
ранним физическим развитием. Так что капризы да
“кривляния” были для девочки в порядке вещей.
Лишь дедушка воспринимал все это всерьез и
предрекал внучке актерскую славу, но его слова
списывали на необъективность...
А впрочем, все родные Майи по материнской линии
были одаренными людьми, а отец просто страстно
любил балет, передав свою тягу, возможно, уже на
генетическом уровне. Так, среди танцующих и
поющих, вечно озабоченных муками творчества
родственников, и в частых совместных выездах в
театры пролетело еще два чудесных детских года. И
даже последующие еще два года жизни на Крайнем
Севере (куда направили по службе отца) не стерли в
памяти растущей, увлекающейся и непоседливой
девочки зарождающейся тяги к искусству. Наконец,
Майю одну привезли в Москву — учиться в балетной
школе.
Потом грянула трагедия, привычная для многих
тогдашних семей московской интеллигенции. Майя
осталась в Москве на попечении родни, училась,
танцевала и тосковала по матери, выжившей и редко
писавшей из лагерей. Когда юной балерине
исполнилось 14 лет, над ее карьерой нависла первая
серьезная угроза: правое колено не выдержало
чрезмерных нагрузок, девочке сурово предрекали
полный отказ от балета и даже инвалидность.
Но приговор врачей не оправдался: юный организм
справился с напастью. Тогда ведь еще никто не
знал, что Плисецкая — двужильна и непобедима;
намного позже, не раз и не два выйдя из-под таких
вот медицинских “приговоров”, она и завоевала
свою репутацию “железной балерины”.
Сразу же по окончании училища Майя попала прямо
в Большой театр. Впрочем, в разгромленном, только
что вернувшемся после эвакуации театре остался
от былой славы один престиж. Крохотная зарплата,
самодурство престарелых примадонн, никаких
надежд на серьезные роли для начинающих
балерин... Но, несмотря на интриги и постоянные
серьезные травмы, имя юной, изящной и словно
струящейся по пространству огромной сцены Майи
Плисецкой постепенно перемещалось на афишах все
выше и выше, а после одного концерта ко дню
рождения Сталина ей даже дали звание
“заслуженной”. Это уже было официальным
признанием в кругах, от которых так много
зависело в околотеатральных решениях.
 Но и добравшись до вершин балетной
иерархии, став примой Большого, она не
успокоилась. В давно отточенной и расписанной
главной партии “Лебединого озера” искала и
вносила что-то свое — уникальное, неповторимое,
новое. Говорят, она часами сидела над водой, не
сводя глаз с лебедей. Их повадки, жесты,
плавность... Потом люди всерьез удивлялись: как
это человеческие кости могут так “гнуться”!
С Родионом Щедриным Майя познакомилась у своей
близкой подруги — небезызвестной Лили Брик.
Молодой композитор поначалу робел перед
эффектной, уверенной в себе, овеянной
блистательной славой “великой примы”, всегда
одетой не по “советской” моде женщиной с
необычной внешностью. После короткого
идиллического дачного романа на лоне
августовской северной природы начались
московские семейные будни: муж писал музыку, жена
танцевала...
Только после хрущевской оттепели великую приму
Большого начали выпускать за рубеж. До этого
“репрессивное” прошлое родителей да ее
прямолинейная политнекорректность во время
первых в жизни гастролей в Индию опустили перед
ней “железный занавес” на долгие годы. Теперь
она была во Франции, Америке, заводила знаменитых
друзей в Париже и Нью-Йорке. Верными поклонниками
ее таланта стали Роберт Кеннеди, Пьер Карден,
Марк Шагал. Начали поступать предложения из
самых известных театров Европы.
А дома за каждый “неуместный” проступок,
малейшее отступление от протокола, графика,
инструкции ее по-прежнему буквально изводили,
отчитывали, словно провинившуюся школьницу,
унижали крохотной зарплатой, нисколько не
растущей со все нараставшим мировым успехом.
Чтобы прилично одеться к какому-нибудь
официальному приему, российской примадонне
приходилось обращаться к фарцовщикам, покупая
все в долг и втридорога (по нашим советским
меркам). Однако безупречный вкус и гордость не
позволяли Плисецкой появиться перед знаменитыми
поклонниками и восторженной публикой одетой абы
как. За рубежом Майю в таких случаях спасал
неизменно преданный поклонник — Пьер Карден,
создававший для нее абсолютно бесплатно
роскошные наряды. А коллекция драгоценностей,
без которых не обходится ни одна светская
женщина в “цивилизованном мире”, собиралась
буквально по крохам — из подарков друзей и
поклонников. В Москве — строгой, ханжеской и
скупой – ее уже больше ничто не удерживало.
Особенно после того, как не слишком
благоприятная обстановка начала складываться и
в самом театре, оставившем свою приму почти без
выступлений.
 С 1987 года чета Щедрин-Плисецкая
окончательно переселилась в Западную Европу.
“Скромная” по западным меркам квартира над
цветочным магазинчиком одной из старых улиц
Мюнхена — здесь их семейное гнездышко. Соседи
трепетно относятся к звездной паре, простодушно
и от того очень трогательно преподнося свои
скромные дары – цветы, фрукты, деликатесы. Но
Майя гостит тут не часто. Германия, Испания,
Италия, Англия, Швейцария — везде идут спектакли,
поставленные ею. Она никогда не отказывается от
проведения мастер-классов с молодыми талантами.
Но вот в России она бывает нечасто: родина
по-прежнему относится к великой, но гордой
соотечественнице с прохладцей.
Ей скоро восемьдесят. А еще так много нужно
сделать — ведь творчество, свобода, возможность
воплощения любых замыслов пришли совсем недавно.
Наталья ПАВЛОВСКАЯ
|
