(продолжение, начало здесь)
В жизни каждого человека есть
своеобразные вехи - остановки, которые вовсе не
по требованию, а совершенно произвольны.
Наверное, они созданы для того, чтобы каждый мог с
ужасом осознать, до чего он докатился. Прозрение
при этом вряд ли спасительно. Хуже, если оно
вообще вызовет противоположный эффект - восторг
и неуемное желание спотыкаться на том же месте.
Похоже, я вступил именно в эту стадию. Пустить
под откос все предыдущие стройные убеждения по
взаимотношению полов удалось в кратчайшие сроки.
И всему причина - зеленоглазая бестия, едва не
вдвое младше меня. Подсознательно я понимал, что
не Женя с её шоковой "обнажёнкой" была
причина тому перевороту - я сам ждал прозрения и
переубеждения. Нереализованные чувственные
инстинкты подсказывали, что правда, хоть и
бесстыдная - на её стороне...
Незаметно для меня прошла неделя без общения с
Яной. Лишь пару раз жалкими мазками совести
вспомнилось, что не звоню и не прихожу к своей
подруге. Уверен, она изо-всех сил держала лицо, но
переживала и мучилась, как все строптивые люди,
кладущие на плаху всё ради достоинства, которое
потом на поверку оказывается ничем иным, как
раздутым комплексом неполноценности.
В один из вечеров раздался звонок в дверь. На
пороге стояла Яна.
- Алёша, у нас что-то происходит? -
неуверенно произнесла она, подыскивая слова. - За
неделю ты не позвонил ни разу. На тебя непохоже,
чтобы...
- Проходи, не стой на пороге. Яна, извини,
не было настроения. Могу же я иногда не иметь его!
- Да, можешь. И всё же, Алёша, давай не
ссориться по пустякам.
- Давай.
- Ты не сердишься на меня?
- Нет.
- Правда?
- Правда. А ты умеешь говорить правду,
Яна?
- Говорить правду? Я не понимаю тебя.
- Ну, ты всегда говоришь мне то, что
думаешь?
- Да..., а разве ты сомневаешься?
- Мне трудно объяснить.
- Алёша, ты странный какой-то. Мама мне
говорила, что ты оригинал. Знаешь, я думаю это
из-за усталости, тебе нужен отпуск. У меня есть
предложение: давай возьмём три дня и отдохнём на
севере. Ещё нет жары, посмотрим красивые места,
отвлечёмся.
Я растерялся. Предложение Яны было заманчивым и
ещё неделю назад я бы, не задумываясь, согласился,
но что-то удерживало меня сразу сказать "да".
Повисла неловкая пауза.
- Алёша, я напрасно пришла? - тихо
спросила Яна. - А я так надеялась, что у нас всё
будет хорошо!.. Ладно, нет так нет. Ты почему
молчишь?
- Хорошо, едем.
- Нет, Алёша, не надо одолжений. Я же вижу,
ты не хочешь, а я не привыкла набиваться.
Она немного помолчала, потом направилась к двери.
- Уходишь? - глупо спросил я, чтобы
заполнить томительную тишину.
- Ухожу. Звонить не буду. Когда созреешь,
позвонишь сам.
Она гордо подняла голову, стараясь смотреть
прямо в глаза. Я пожал плечами, изо всех сил
сохраняя равнодушное выражение лица. Глухое
раздражение острозубым хорьком заворочалось в
области сердца.
- Ты даже не спросила, что со мной, - почти
со злобой сказал я.
- Зачем мне это? Ты не маленький. Если
захочешь, расскажешь.
- У тебя нет природной доброты.
- У меня нет сериальной
сентиментальности, это верно. О доброте
отдельный разговор.
- Я заметил.
- Всё, я пошла!
- До свидания, Яна.
Она сделала шаг к двери, потом не выдержала и
обернулась, я увидел её глаза, полные слёз.
Жалость сжала сердце, всё нагромождённое внутри
рассыпалось со звоном разбитого стекла, я обнял
Яну, и так мы стояли неподвижно в полумраке
коридора... Этим вечером она осталась у меня.
* * *
Каждый из нас знает постулат: нужно
учиться на ошибках других. Проблема состоит в
том, что чужое нас мало колышет: оторванная нога
соседа не болит так, как маленькая заноза в нашем
мизинце. Мы носимся со своим "я" по жизни,
прикованные к нему наручниками, обнимаем его,
заботимся и стараемся оберегать от всего на
свете. Глажка по шерсти так же входит в перечень
обслуживания. Лишь изредка, движимые невесть
откуда взявшейся совестью, мы пытаемся
отстегнуть хотя бы один наручник, чтобы
дотянуться до близкого, который напротив. Но что
мы видим? Мы видим, что с нуждающейся стороны -
такой же эгоист, который воет от боли перманентно
прищемлённого самолюбия. Наплевать на своё и
внять страждущему? А будущее?..
* * *
В это утро побережье встретило меня
внезапно разбушевавшимся ненастьем. Ветер выл,
как боевой кот, вызывая нестерпимый шум в ушах;
волны с разлохмаченными гребнями обрушивались
на берег, заставляя подпрыгивать и отбегать
вглубь, спасаясь от длинных языков морской воды.
Над головой неровно кружили встревоженные чайки.
Женьку я заметил издали - её сиреневая футболка
ярким пятном определялась на фоне обрывистого
серого берега. Увидев меня, она радостно замахала
рукой. Я приблизился и напал первый:
- Женя, ты прямо, как всепогодный
истребитель! В такое ненастье дома не сидится? И,
вроде, с фигурой проблем никаких.
- Привет, Алёша! - она перевела
дыхание. - Нет, фигура ни при чём, дома меня не
отпускает одна старая подружка, бессонница. Я её
по мордам могу отхлестать только через телесные
самоистязания.
- Ты страдаешь бессонницей? - удивился я, -
молодые же спят крепко!
- Не-е, смачно откинуться до утра - давно
забытое удовольствие, сплю отрывисто, будто
отщипываю часы, чтобы набрать положенные восемь.
А ты?
- У меня сон разбойника - темно и глухо.
Труп-с.
- Везучий. Образец удачной физиологии.
Мне ещё заплыв нужно сделать для бодрости. Ты со
мной?
- Ты что, смотри какие волны! И я плавать
не умею.
- Нет, это ещё не волны, а у меня
разрядность на длинные дистанции, не боись!
Я не успел ответить. Женька в мгновении ока
разделась и с разбега врезалась в набегающие
волны.
- Класс! - еле услышал я. - Жалко, что ты
не...
Шум прибоя поглотил её слова. Я напряжённо
всматривался, держа в центре внимания мелькающую
среди волн золотистую голову. Страх разбуженным
псом заворочался в груди. Я как завороженный не
отпускал барахтающуюся Женьку из поля зрения.
Прошло пять минут, но она и не думала выходить из
воды, лишь зазывающе стала махать мне рукой. Я,
как мельница, отчаянно отмахивал, показывая
жестами, что пора возвращаться, но она,
по-видимому, не особенно обращала на это
внимание.
- Парень, так она же тонет!! - вдруг кто-то
крикнул мне прямо в ухо.
Я резко обернулся. Передо мной стояли двое
мужчин и пальцем показывали на Женьку. Я
похолодел, вдруг понимая, что они правы.
- Быстрее вытаскивать её! - дёрнул меня за
рукав один из них. Его напарник стал уже заходить
в воду.
- Я- я не умею плавать - сквозь
нахлынувший ужас выдавил я.
Тот махнул рукой и бросился помогать своему
товарищу.
Женьку они выволокли быстро. Сказав что-то
укоризненное и покрутив пальцем у виска, они
ушли, оставив русскую русалку на моё
попечительство.
Женька лежала на песке, положив голову мне на
колени, тяжело дышала и была мертвенно-бледной.
Она силилась что-то сказать, но я жестом запретил
ей тратить силы на речь. Через некоторое время,
когда её дыхание кое-как восстановилось, я поднял
Женьку и поволок домой. Шла она медленно,
спотыкаясь и дрожа всем телом, но почему-то всё
время криво улыбалась. Пугающая бледность не
сходила с её лица. Дома я попытался уложить её на
диван, но она запротестовала:
- Нет-нет, надо смыть морскую соль, заодно
и согреюсь, мне холодно...
Я приготовил душ и потащил Женьку в ванную
комнату. Раздев русалку, я помог залезть ей в
ванную и стал поливать горячей водой. Кожа
постепенно стала розоветь. Как маленькую девочку
я нежно намыливал Женьку, тотчас смывая тёплой
водой пену с её мелко дрожащего тела. Чувство
тревоги стало таять, уступая место желанию
заботиться о ней, как о маленьком ребёнке.
Наконец, я завернул притихшую и уже порозовевшую
Женьку в махровый халат и вынес в гостиную, чтобы
положить на диван. Она не смотрела мне в глаза,
будто стесняясь чего-то.
- Отдыхай, я приготовлю чай с мёдом,
попьёшь, - сказал я вполголоса, зашторивая
балконный проём. - И поесть тебе надо, я сейчас.
Женька что-то промурлыкала невнятное. Я заварил
чай, нашёл в кухонном шкафу мёд, примеченный с
прошлых встреч, соорудил небольшой бутерброд с
сыром и вернулся к Женьке.
- Поднимайся, горе морское, тебе надо
выпить и поесть, - я осторожно приподнял Женьку,
которая, похоже, почти задремала.
- Хорошо, - кротко согласилась Женька,
отрываясь от подушки и беря чашку в руки, -
спасибо, Лёш, с меня медаль за спасение.
- Не за награду, владычица морская, -
неуклюже пошутил я, пытаясь поднять ей
настроение.
- Усталость такая, - вздохнула Женька, -
прощание с жизнью не каждый день случается.
Сегодня мероприятие сорвалось, выжила, дура.
- Женя, ты можешь мне объяснить, что
случилось?
- Я не могла выплыть к берегу, сносило в
море. Потом устала. Я махала рукой, чтобы привлечь
твоё внимание. Но ты не понял.
- Да, я не знал, что значит уносит в море.
Ты испугалась? - глупо спросил я.
- Поначалу. Потом не было сил на страх. Я
посплю?..
Я кивнул и поднялся уходить.
- Алёша!..- тихонько окликнула меня
Женька. - Спасибо!..
Я опять по-лошадиному мотнул головой и закрыл
за собой входную дверь.
* * *
Приехав на работу, я увидел записку,
приклеенную к экрану монитора: "Алекс, позвони
Яне". Я набрал номер подружки, низкий грудной
голос моей невесты тотчас наполнил трубку.
- Алё, это ты, Алёша? Ты почему так поздно
на работе? Застрял в пробке?
- Привет, Яночка! Нет..., человека спасал, -
я поддельно усмехнулся, пытаясь скрыть
внутреннее напряжение и тревогу. - В общем, потом
расскажу...
- Человека? Ты спасал? Что случилось?
- Яна, да ничего не случилось, спасали же
не меня. Вечером я зайду.
- Я буду ждать.
Вечер имеет свойство наступать, хотим мы этого
или нет. Как, впрочем, и все остальные части суток.
Вечер я и люблю и не люблю одновременно.
Усталость в комплекте идёт к нему вместе с
призрачными часами сомнительной свободы,
большую часть которых мы проводим в
бессознательном состоянии под названием сон. В
этот вечер усталость приобрела размеры средней
величины слона - я нёс его на своих плечах и всеми
органами чувств ощущал его тяжесть. И зачем я
согласился зайти к Яне?.. Придётся выкручиваться -
унизительная процедура, придуманная человеком в
погоне за фиктивным милосердием. Перед самой
дверью я рывком сбросил слона, отследив, как он
катится по ступенькам, выпрямился, зажёг в своих
глазах максимальную честность Тимура вместе с
его командой и позвонил.
Яна смотрела на меня внимательно, изучающее,
будто видела меня первый раз. Я с полоборота
завёлся о работе, новостях, пронудел о последних
достижения науки и техники, изо всех сил пытаясь
тянуть время, чтобы не говорить об утреннем
происшествии. Яна слушала молча, лишь слегка
кивая головой.
Потом вздохнула и сказала, глядя в сторону:
- Алёша, можешь не рассказывать о своих
утренних похождениях. Наверняка, это связано с
ней и ты будешь лгать. Знаешь, иди, наверное,
домой, я устала.
Я пожал плечами, коротко бросил блеклую
прощальную фразу и выпал за дверь. Пустынные
улицы были облиты тушью полуночи, жёлтыми
светлячками горели одиночные окна бодрствующей
жизни. Чем думает человек, когда обращается за
спасением души?..
- Открыто! - услышал я из глубины заветной
квартиры. В гостиной горела настольная лампа.
Женька лежала на диване и читала. Увидев меня, она
радостно заулыбалась.
- Привет, Алёша! Видишь, я в порядке, не
беспокойся. Сейчас я приготовлю нам чего-нибудь,
целый день, как дракончик, есть хочу.
Она вскочила с дивана и улетела на кухню, из
которой донеслось:
- Алёша, я сейчас быстренько управлюсь.
Знаешь, самой есть скучно. Ты на меня хорошо
действуешь, я даже чувствую, что наберу вес во
всех местах на радость тучного населения.
- Нет, Жень, тебе это не грозит, - я вдруг
зажёгся невесть откуда взявшимся весельем, - всё
в язву уйдёт! Ещё и в минусе останешься!
- Не останусь! - звонко отрезала Женька,
занося поднос с едой. - Язва у меня на всё тело,
бороться буду до победного конца. Ох, и
достанется же тебе! Давай, ешь!
Мы с аппетитом набросились на ужин. Женька
увлечённо ела, но не забывала подсовывать мне
кусочки повкуснее. Когда первая волна голода
улеглась, Женька откинулась на диван.
- Ух, наелась на неделю! Или на две. А ты?
- И я. Очень вкусно вместе кушается.
- Правда? Я заметила, что поедание - всё
равно чего или кого - носит коллективный
характер.
- Лёша, хотела давно спросить, ты сказки
любишь? - неожиданно спросила Женька.
- Это ты сейчас задвинешь про
Алёшу-царевича? Или сначала с Ивана- дурака
начнёшь для разгона? - я прилёг возле неё и
уткнулся в бок, вдыхая манящий запах тела. Женька
положила мне руку на голову и стала тихонько
гладить.
- Не-ет, есть сказки и нерусские. Хочешь,
расскажу одну?
- Хочу. Кажется, последний раз я слушал
сказку лет 35 назад. Расскажи!
Мне стало интересно. Я, действительно, подзабыл
о существовании этого увлекательного жанра
фантазии. Уют, приглушенный свет, ласка
действовали завораживающе, привнося позабытый
привкус тихого счастья и нежности.
- Ну так слушай, называется она "Третий
гость". Жил ...
- Был, - подсказал я.
- Не перебивай, я сама с текстом
справлюсь. Тебе удобно там?
- И приятно-о!..
Она заулыбалась, продолжая поглаживать меня по
голове.
- Так вот, жил-был дровосек, имел жену,
детишек мал-мала меньше да хатку из глины. В
бедности они жили ужасной. И единственной мечтой
дровосека было всего лишь поесть жареного
индюка. Всякий раз, когда он садился за обеденный
стол, как молитву произносил следующие слова:
- Пошли мне, боже, хоть когда-нибудь
жареного индюка на обед, ибо не хочется умереть,
так и не испробовав сие небесное блюдо! У жены,
которая слышала много раз его заветную мечту,
сердце разрывалась от жалости. Но вот выдалась
холодная зима, дров удалось продать много, и жена
дровосека тайком накопила необходимую сумму,
купила на рынке индюка, приготовила его и в один
прекрасный день обратилась к мужу: Вот твоя
мечта, съешь его сам и сделай это вдали от дома, а
то не удержишься и начнёшь делиться с детьми, а я
хочу, чтобы ты насладился мечтой полностью.
Дровосек согласился, взял завернутого индюка и
отправился на полянку в лес. Там он расположился
и только принялся за одну ножку, как услышал
топот копыт - к нему подъехал всадник. Худой,
измождённый, полушёпотом обратился он к
дровосеку: Дай мне половину индюка, я не ел
неделю, умираю!..Нет, не дам, индюк этот - моя мечта,
и я не хочу трапезу делить с кем бы то ни было!
Всадник уехал. Доел ножку дровосек, принялся за
вторую, ещё один всадник подъезжает, тощий просто
светится, и та же просьба поделиться. Дровосек
поколебался, но всё же своё пересилило и не
поделился. И уж после того, как была съедены
вторая ножка, дровосек услышал тихие шаги. Поднял
он голову - стоит перед ним скелет, закутанный в
саван. Дай мне поесть! - проскрипел скелет, -
умираю от голода! Да-а, ты уж точно голоден
по-настощему, одни кости остались, - подумал
дровосек и отдал ему половину индюка. Поел скелет
и говорит: Я отблагодарю тебя, идём! Они подошли к
небольшому ручью. Набери воду из него в свою
флягу. Две капли её достаточно, чтобы излечить
любую болезнь. Но помни, если я буду стоять в
голове больного - он мой. И ушёл. Дровосек пожал
плечами, но набрал воду и пошёл домой. К нему
навстречу выбежала заплаканная жена с криками:
Наш младшенький умирает! Ещё с утра играл со
всеми во дворе, а к вечеру слёг и едва дышит.
Горе-то какое! Велел дровосек убраться всем из
дому, остался наедине со своим сыном. Смотрит,
стоит третий гость у него в ногах. Сделал он как
велел дивный незнакомец: дал мальчику две капли
воды, и уже через полчаса наступило полное
выздоровление.
- Где бы найти такую воду? - вздохнул я, -
такой бизнес можно было заколотить - закачаешься!
- У тебя индюков на такую воду не хватит,
потом налогами замучают. Лучше слушай дальше,
ведь, интересно. Так вот пошла молва, и вмиг
дровосек обрёл славу лучшего лекаря. Богатство
пришло в дом, дровосек и его жена были счастливы.
Но однажды у князя заболел единственный сын и,
узнав о великом лекаре, он приказал явиться
дровосеку в его замок. "Ты должен вылечить
моего сына, иначе тебя ждёт мучительная
смерть!" - угрюмо пообещал князь перед тем, как
выйти из покоев умирающего сына. Дровосек
вальяжно усмехнулся: "Не смейте беспокоиться,
Ваше Величество, будет он здоров! Я обещаю!".
Зашёл в покои, смотрит, стоит третий гость в
голове мальчика. Ужас охватил дровосека. Как
безумный, схватил он кроватку и резко развернул
так, чтобы гость оказался в ногах. Подобно облаку,
воспарил тот и вновь оказался в голове. Задыхаясь
от страха, так дергал кроватку дровосек
несколько раз, пока не заметил, что мальчик
скончался. "Мне, право, очень жаль, что так
случилось, - внезапно нарушил молчание скелет.-
Индюк был таким вкусным. Но мальчик должен был
быть моим. Пойдём со мной, я утешу тебя".
Долго искала жена дровосека своего пропавшего
мужа. И только позже догадка мелькнула в её
голове, и отправилась она на его позабытую
любимую поляну посреди леса. Она нашла его там
сидящим под деревом. Он был мёртв. На лице его
была счастливая улыбка. Зарыдала жена в голос,
обнимая труп мужа и выкрикивая в отчаянии слова:
"Хотела бы я знать, ох как хотела бы я знать, с
кем же он говорил перед смертью, что умер таким
счастливым!".
Женька замолчала. Молчал и я, находясь под
впечатлением.
- Эй, Алёша, не грусти, счастье и смерть
всегда идут рядом, рука об руку. Не находишь?
- Нет. Не знаю. Такая сказка своеобразная.
Чья это?
- Неважно. Мне она понравилась, я
запомнила. А ты - сластёна.
- Почему?
- Я тебя гладила, ты замер, поддаваясь
ласке. Тебе было приятно?
- Очень, ты такая...
Я потянулся к Женьке, наши губы встретились.
В этот вечер я познал блаженство.
* * *
Утро, если оно ещё наступает в вашей
жизни имеет свою особенность, свой природный
почерк. Мы узнаём утро и ждём его, как каждый
вновь начинающийся день - жизнь, начатая сначала
и имеющая длину в 24 часа...
- Алёша, просыпайся, труба зовёт! - позвал
сбоку знакомый голос.
- Какая труба? - не понял я спросонья.
- Водосточно-трудовая. Вставай!..
Я открыл левый глаз. В лучах утреннего солнца
стояла потягивающаяся Женька. Она улыбнулась и
присела возле меня.
- А-а- а который час? - задал я вопрос,
проявляя лёгкую степень дебильности.
- Интересуешься временем? Тебе пора, я
знаю! Вставай, солнышко!
Она боднула меня головой и крепко обняла,
замерев на мгновение. Меня ждали мои 37
километров.
* * *
Работа тянулась, как арабская повозка по
просёлочной дороге. Я почти не отрывал взгляда от
настенных часов, подгоняя минутную стрелку -
часовая не подавала надежду - и нервно
прохаживался по длинющему коридору фирмы,
пытаясь спалить тягучее ожидание. Получив
замечание начальника, что болтаюсь вне рабочего
процесса, я, наконец, прикрепился к точке
(попросту сел на своё место) и стал терпеливо
ждать. Женька жила во мне тёплым комочком
щенячьего счастья.
Вечер. Я взлетел по ступенькам и с колотящимся
сердцем остановился на пороге, за которой жила
любовь... В двери белел сложенный вчетверо лист.
Предчувствие подсушило горло. Я поспешно
развернул его: "Алёша! Я не люблю сцен - будь то
радость встречи или печаль расставания, не люблю.
Я не сказала тебе, что приехала всего на месяц по
программе обмена студентами последнего курса и
больше, по-видимому, мне не придётся посетить
твою новую родину. Сначала наша встреча была для
меня интригующей забавой, приключением. Но
участие в кино предполагает вживание в роль.
Я не расчитала силы и заступила за кадр. Как-то
говорила тебе - ты очень напоминаешь мне моего
отца, и ты действительно почти полная молодая его
копия - и внешне, и внутренне. Папу я любила и
всегда жалела, неумело пытаясь защитить от
жёсткости мамы, женщины своенравной и
эгоистичной. Папа умер четыре года назад, чтобы
вот так, чудесным образом воскреснуть на берегу
Средиземного моря... Мне было трудно. Я понимала,
что неизбежно влияю на твою судьбу, а с
предсказанием будущего моего отъезда - ничего,
кроме печали не выходило. Теперь я прощаюсь с
тобой, зная о счастье и утрате... И всё же, не хочу
уходить, не оставив след - моя тетрадь на
столе".
Я толкнул дверь, она была открытой. На столике
лежала тонкая тетрадь. Я раскрыл её на первой
странице и прочитал: "Я жду осень. Мне
приятна её пронизывающая прохлада, жёсткие
порывы ветра и капли дождя на подоконнике. Листья
жёлтыми письмами прилипают к стёклам и бессильно
съезжают вниз по мокрым прозрачным дорожкам.
Небо наглухо закрыто мрачными облаками и лишь
рваные дыры в них вдруг обнаруживают, что солнце
ещё не упало за горизонт. Сизый дым костров
приятно дразнит узнаваемым ароматом увядающей
природы. Осень".
Вадим СЕРЕДИНСКИЙ
|