Стип и ли

Острые капли впивались в асфальт, но тут же отскакивали в разные стороны и падали осколками в лужи. Серое небо   растворилось между домами, отчего те тоже стали серыми. Листья блестели, шурша, в мокром зеркале дороги отражались оранжевые огни, и все бежали за окном. Торопливо бежал трамвай, грустно стуча чем-то внутри. Бежал похожий на кузнечика зеленый троллейбус куда-то туда, где, вероятно, не было дождя.

Маленькие человеческие фигурки, которые выходили из троллейбусов и трамваев, тоже начинали куда-то бежать, прикрываясь от воды блестящими шляпками зонтов, и, промелькнув, исчезали где-то в недрах магазинов и жилых домов. Я стоял у окна и сквозь прозрачные струи, которые стекали вниз по той стороне стекла, наблюдал тихое ускорение мира, причиной которого был дождь.

Я сразу заметил ее, потому что она нарушала влажную торопливость уставшей улицы. Она белым облачком вспорхнула с   подножки трамвая на тротуар и оказалась на мокром островке, который со всех сторон окружали лужи. Она не раскрыла  зонтик, не накинула прозрачный шуршащий плащ и не бросилась искать убежища от разбушевавшейся стихии. Она   осталась стоять на том же месте. Трамвайная остановка находилась прямо напротив моего подъезда, и мне ничто не  мешало наблюдать за ней. Более всего меня поразило то, что она как будто никуда больше не собиралась уходить.

Свидание? - Но кто назначает свидание под открытым небом в такую погоду. Меня тут же посетила мысль, что свидание было назначено заранее и она не хотела подвести того, кто тоже должен прийти сюда. Но, взглянув на часы, которые светились стрелками недалеко от остановки и заметив, что на часах - без двадцати восемь, я подивился такой четкости и обязательности, которую давно не встречал в женщинах. Прошло пять минут, но она по прежнему стояла на остановке, и, несмотря на то, что ее наряд был уже абсолютно мокрым, он, все равно, оставался удивительно белым, Маленький островок, на котором она стояла, все теснее окружали лужи. Но за эти пять минут она ни разу не посмотрела на часы, не оглянулась, никого не высматривала в толпе бегущих мимо нее. Казалось, что она никого не ждет. Она стояла прекрасная и промокшая и смотрела прямо перед собой. Она смотрела на меня. И, как только я это понял, она двинулась. Я даже в первое мгновение испугался того, что она может уйти совсем, и я так и не узнаю, как ее зовут. Она шагнула в лужу, сделала несколько шагов, продолжая глядеть в мою сторону, потом улыбнулась краешками губ и пошла по воде прямо в мой подъезд.

Я уже знал, куда она идет. Я бросился к двери, по пути сдернув с крючка в ванной махровый халат, и отпер замок. Сердце ударилось по меньшей мере сто тысяч раз, пока я не услышал, как на площадке раскрылся лифт и легкие каблучки простучали к моей двери. Она раскрылась и в темноте блеснул белый шелк, и маленькое мокрое существо возникло в моей прихожей.

Несколько мгновений мы стояли молча, потом я подошел к ней, накинул на нее халат и взял ее за плечи. Она посмотрела мне прямо в глаза и улыбнулась. И тогда я услышал ее первые слова:

- Здравствуй, это я, - ее голос мне показался до боли знакомым, хотя я был готов поклясться, что раньше никогда его не слышал. Все, что я смог ответить на это, было:

- Здравствуй, ты прекрасна!

Она улыбнулась еще раз и в ее глазах блеснули вечерние огни. Она коснулась лбом моей ключицы, и я почувствовал, как от каштанового водопада ее волос запахло липой и розами. Она вся светилась и трепетала в моих руках, как капля грозы.

- У тебя по лицу бежит дождь, - сказал я и коснулся губами ее глаз.

- Зато дождь больше не идет в моей душе, - ответила она и снова посмотрела прямо вовнутрь меня, отчего я вдруг похолодел. И тут случилось чудо: я неожиданно словно услышал какой-то голос. Или, если сказать точнее, я теперь знал.  Я знал, что ту, которая пришла ко мне в дождь звали Ли. Не Лиза, не Элли, а просто Ли. Это было е полное имя.

- Стип, у тебя каждый вечер горят свечи? - Я вздрогнул, потому что она тоже знала, как меня зовут.

- Нет, - честно ответил я и сразу же понял, что зажег сегодня свечи, потому что ждал ее. Тонкое пламя заколыхалось, когда тяжелый от воды шелк коснулся пола.

Первый раз в своей жизни я понял, что значит любить. Я не мог этого объяснить, но я чувствовал, я знал это. Это было во всем моем существе, в каждой клеточке, в каждом дыхании, в каждом взгляде. Она коснулась меня и мы упали в небытие.

С тех пор она появлялась у меня каждый вечер. Я уже знал, что она придет, и в семь зажигал свечи, а когда она приходила, опьяненная запахом роз и сама несущая на себе этот запах, она падала мне на руки, я поднимал и кружил ее.

Она никогда не говорила о себе и никогда не расспрашивала. Я никогда не рассказывал о своем прошлом и не интересовался, чем она жила до встречи со мной. Мы чувствовали, что нам это не нужно. Мы понимали друг друга со взгляда, с одного дыхания и почти не говорили. Она приходила вечером, оставалась на ночь и неслышно уходила утром, когда я еще спал... Каждый раз, просыпаясь, я на мгновение думал, что все это - удивительный сон, что этого не было, да и вообще не может быть, но, падая лицом на ее подушку, я вдыхал ее аромат - такой, какого я раньше не знал. И только тогда я понимал, что это не сказка и я не сошел с ума. Целый день я ждал, когда наступит вечер и она прошуршит через
прихожую и, снова покружившись в свете свечей, сядет около меня и скажет:

- Здравствуй.

Мы снова говорили глазами и только иногда в ночь мы шептали имена друг друга.

У нас было одно удивительное и непонятное мне до конца развлечение. Нам очень нравилось перечитывать желтые страницы нашего любимого романа "Мастер и Маргарита". Некоторые главы читала она, а иногда просила, чтобы прочел я, а потом, забираясь пальцами в мои волосы, спрашивала мое мнение о том, что ее интересовало. И однажды я сказал:

- Это настоящая любовь.

Ли почему-то приложила ладонь к моим губам и шепнула:

- Не говори о настоящей любви, - и тут же, не давая мне сказать, поцеловала меня, после чего продолжила, - Может быть, я огорчу тебя, но господин Булгаков сам считает, что просто придумал красивую сказку о настоящей любви.

Я не знал, что ответить ей. И в тот момент вообще не смог ничего сказать. Она же, немного помолчав, промолвила:

- Как прекрасен закат, если смотреть на него на берегу моря. Когда день жаркий, и ты прячешься в тени, ты знаешь, что стрелки идут вниз, и скоро на побережье упадут длинные тени от кипарисов, вечернее тепло принесет запах магнолий, и до тебя долетят соленые брызги. Тогда ты будешь сидеть на берегу, перебирать гальку, а огромное белое солнце будет садиться в желто-оранжевое золотистое море. Небо будет бирюзовым, а море заблестит и заиграет. Ты будешь ловить каждое мгновение этого чуда, потому что знаешь, что скоро солнце исчезнет, и
небо станет черным. Ты бы не любовался каждым проблеском лучей в воде, если бы знал, что эта картина ждет тебя каждый раз, когда ты хочешь посмотреть на море... - Ли улыбнулась и снова поцеловала меня.

С каждой минутой ее пребывания в моем доме ко мне приходило все больше знания. Я понял, что она не случайно приехала сюда. И понял, почему не сразу пришла ко мне. Я знал, что она искала именно меня, и нашла. Но одно только вселяло в мою душу беспокойство: я чувствовал, что знаю не все, что есть какая-то тайна, которую дано знать только ей.

Однажды - не знаю, почему, - я сказал ей:

- Ты будешь со мной всегда, - и сразу понял, что ошибся, потому что она вдруг как будто поникла, краешки ее губ опустились, а глаза наполнились пеплом. Она посмотрела сквозь меня вдаль, грустно и -мне показалось - обреченно улыбнулась и, обвив мою шею руками, прошептала тихо:

- Нет, - Это слово раскаленным камнем упало мне в душу и затаилось в самой глубине. От этого внутри все загорелось и белая пена прибоя зашипела у берега. Я повернул ее лицо к себе, когда она попыталась спрятать его у меня на груди, и глазами спросил ее. Но Ли только улыбалась. Все, что она сказала, было:

- Стип... Как я люблю это имя. Если прислушаться, в нем шумит, как в горах, ветер, и снег искрится на вершинах. Ты же помнишь, что только бумага выдерживает то, что придумали люди о настоящей любви. Поверь, мой удивительный Стип,   что эти свечи сгорят, этот дождь кончится, а эти тучи растворятся в темноте ночного неба.

- Но на небе зажгутся звезды, - ответил я, - а звезды вечны.

- Но ты же не можешь видеть звезды всегда. Они видны ночью, а днем их нет. Сегодня - твоя ночь, а завтра наступит  день.

- Завтра? - воскликнул я.

- Завтра, - ответила она.

- Но почему? - Я знал, что не должен был задавать этого вопроса. Я еще надеялся, что это - сон, что сегодня - просто продолжение того бесконечного разговора, который мы вели, - разговора о любви.

Но я уже понимал, что теряю ее. Она ускользала из моих рук, как шелковый шарф, который обвивал ее волосы в самый первый день. Она уходила, как просачивается дождевая вода сквозь пальцы, она исчезала, как дыхание на стекле - и ее невозможно было ничем удержать. Она все еще лежала рядом со мной и ее маленькая рука согревала мое плечо, но я знал, я чувствовал, что ее уже нет. И я понял, что всегда больше всего боялся именно этого.

Пока она была со мной, я никогда не знал, что будет завтра. Я знал, что она придет, когда я снова зажгу свечи и налью на дно двух хрустальных пиал сладкое вино. Но я никогда не знал наверняка, что она действительно придет. Я сыпал перед ее приходом вокруг нашего ложа розы, потому что она любила их запах, но я никогда не знал, что сегодня она опять соберет их в охапку и прижмет к себе. Когда она так делала, шипы царапали ее нежную кожу, но она смеялась и говорила, что хотела бы, чтобы это была самая большая боль в ее жизни. Тогда я подходил и целовал маленькие царапины на ее груди, а потом мы снова падали в розы и в небытие вдвоем.

Вот и теперь она держала в руке цветок и рассматривала изгибы его лепестков. Она не отвечала на мой последний вопрос, но я знал, что она ответит, если захочет. Немного помолчав, Ли сказала:

- Стип, посмотри, как совершенно это растение. Как удивительны и неповторимы его черты. В нем ничего нельзя  изменить, к нему ничего не нужно добавлять, у него ничего не отнимешь. Оно прекрасно.

- Я бы отнял у него шипы, - сказал я и тут же почувствовал, как поселившийся в моей душе страх сделал меня безумным. Я перестал понимать, что происходит, я думал только об одном - о том, что я не хочу потерять Ли.

Она с тревогой и грустью посмотрела на меня и ее голова снова коснулась подушки.

- Ты слышишь, как стучит дождь? - Не говори, - поспешила сказать она, - Не говори ничего. Послушай. Я знаю, что тебе сейчас больно. Больнее, чем прикосновение этого шипа. Смотри, он коснулся моей ладони и вошел вглубь. И мне больно. Мне будет больно, если он останется в моей ладони. Чем дольше он будет там, тем больше я буду страдать. Но вот я вынула шип. Две кровавых слезинки пролились, две минуты ранка будет ныть, а завтра я вспомню, какой прекрасный цветок я держала в руке.

Она улыбнулась, поцеловала меня в лоб и, любуясь, сказала:

- Я унесу аромат этой розы в душе. А в твоем доме теперь всегда по вечерам будут гореть свечи. И однажды я опять приду к тебе. Но ты не узнаешь меня, я буду совсем другая, у меня будет другое имя, но я так же, как и сейчас, буду любить тебя. А если я не приду, то возьми несколько этих удивительных цветков и иди сам меня искать. Заглядывай в глаза - по ним, только по ним ты узнаешь меня. Только глаза у меня будут прежние. Только глаза. Ты отдашь мне цветы и скажешь:  "Здравствуй, я нашел тебя!" Обещай, что будешь искать меня, Стип!

- Обещаю, - пробормотал я. Я уже не знал, где я. Мне казалось, что пламя свечей закружилось в дурмане роз, и вдруг стало темно. Я почувствовал, как от плеча до запястья тонким прикосновением пробежало платье, где-то прошуршали шаги, и все стихло.

Когда я очнулся, свечи уже погибли, и от роз остался только аромат. Я вскочил и бросился к окну. На стекле, быстро тая, исчезало дыхание - ее дыхание. Я поцеловал его и почувствовал, как оно горячо. За окном бушевал ливень и струи бежали по той стороне стекла.

Она ушла, когда лил дождь.......

Мария Касилова