Последнее поражение генералиссимуса

Например, то, что Варвара Суворова — жена знаменитого нашего полководца, о существовании которой отечественная история в нынешнем веке целомудренно молчала. Поколения советских людей выросли в убеждении, что, окромя денщика Прошки, иных спутников в жизни прославленного генералиссимуса не наблюдалось. Возможно, так оно и было до 1773 года, когда отец Александра Васильевича — отставной генерал-поручик, скупостью и умением вести хозяйство сколотивший стояние, спохватился: сыну — 43 года, а продолжения роду по мужской линии нет! Холост сын, хотя всем хорош: не мот, не кутила, подвигами своими военными приобрел громкую известность, пользуется расположением императрицы Екатерины Великой, удостоился генеральского чина, не обойден и орденами... Ему бы теперь невесту достойную! Да ведь он и намерения не выказывает!

И решился старик (ему шел семидесятый) самолично устроить счастье любимого отпрыска. Обеих дочерей он уже выдал замуж, получив таким образом некий опыт сватовства, присмотрел Суворов-старший подходящую, по его мнению, девушку — старшую дочь князя Ивана Прозоровского, тоже отставного генерала. Она ему понравилась: статная, полная, румяная, настоящая русская красавица! Правда, 23 года, про таких говорят: перестарок! Но и жених не юноша. А что засиделась в девках — понятно: князь Прозоровский в больших долгах и до такой степени стеснен в средствах, что может дать лишь самое ничтожное приданое — 5 тысяч рублей. Кто из выгодных кавалеров на сию бедность польстится?

Короче, Суворов-отец выхлопотал Суворову-сыну кратковременный отпуск с турецкого фронта, и тот прибыл в Москву, чтобы услышать категоричное: “Женись!” “Воля ваша”, — согласился Александр Васильевич, привыкший беспрекословно повиноваться родителю.

Конечно, не о таком суженом мечтала Варвара Ивановна, блиставшая на балах в окружении поклонников. И вдруг вместо любого из них — маленького росточка, морщинистый, с редкими волосами и неправильным носом, вдобавок еще и прихрамывающий, из-за постоянного пребывания среди грубых солдат не умеющий вести себя в свете... дикарь! Она глянула на него сверху вниз, хотела было изобразить на лице гримаску, однако воздержалась, ограничилась вздохом.

“Изволением божиим брак мой совершился благополучно”, — письменно извещал Александр Суворов родственников. А Варвара о том же отправила уже прочитанную вами записку дяде — российскому вице-канцлеру князю Александру Голицину, крупному сановнику, который, по ее разумению, мог бы при случае покровительствовать неожиданному супругу.

Отныне суждено было Варваре Ивановне мотаться вслед за мужем по просторам империи, куда бросала его служебная надобность. Тряские дороги, чужое жилье, неотесанный денщик взамен горничной и кухарки одновременно, гарнизонные дамы непонятного происхождения и ни слова не ведающие по-французски, неразговорчивый благоверный, впадающий в неистовство оттого, что она позволила заказать себе новое платье, поскольку гардероб ее скуден и не соответствует положению Надо заметить, что Варвара Ивановна с детства не терпела отказов, мягкостью характера и уступчивостью не отличалась, и стоило вспыхнуть семейной стычке, она с холодной надменностью, свойственной дамам, знающим себе цену, метала в генерала стрелы обличения: ваш казарменный аскетизм дурно пахнет, вы скупы до отвращения, вы... вы... вы!.. Завершающий сражения победами, здесь он бывал повержен и растоптан, унижен и оскорблен, однако и под бурными натисками манеры и натуру свою сохранял в целости.

Между тем родилась у них дочь Наталья, затем Варвара еще дважды беременела, но, к горю, оба раза произошли выкидыши. А в сентябре 1779 года нарочный от генерала Суворова доставил в Санкт-Петербург, в славянскую духовную консисторию, челобитную, адресованную “державнейшей государыне Екатерине Алексеевне”, — Суворов просил о разводе! Причем верный правилам экономии, употребил не дорогостоящую гербовую бумагу, как следовало, а простую, мол, за неимением гербовой. И не собственноручно изложил суть, а вызвал писаря и продиктовал ему (по канонам, принятым для штабных донесений, — с пунктами и подпунктами) слезное обращение к самодержице всероссийской. В параграфе втором он по-армейски четко сформулировал причину столь серьезного шага.

Оказывается, еще в 1777 году, когда генерал по болезни находился в местечке Опошне, “оная Варвара, отлучась своевольно” от мужа, впервые дала повод заподозрить ее в развратных действиях — презрев приличия и честь, она напропалую кокетничала, по словам Александра Васильевича, “с двоюродным племянником моим С.-Петербургского драгунского полка премьер-майором Николаем Сергеевым сыном Суворовым”. Разумеется, взревновавший муж “со всякою пристойностью отводил ее от таких поступков” напоминаниями о страхе божием, законе и супружеском долге. Увы, наплевав на все это, изменщица “предалась неистовым беззакониям, таскаясь днем и ночью под видом якобы прогуливания с означенным племянником по пустым садам и прочим глухим местам”.

Как далеко у них зашло, Александр Васильевич не уточнял, но развитие событий прослеживал:

“И в Крыму в 1778 году в небытность мою на квартире оный племянник тайно был впускаем в ее спальню. А потом и сего года, по приезде в Полтаву, он же жил при ней до 24 дней непозволительно...” Податель челобитной брался при необходимости "Доказать и уличить свидетелями” преступление Варвары, однако не учел одного обстоятельства, весьма важного. Императрица в тот период наслаждалась романом с бог знает каким по счету фаворитом — тенором Корсаковым, произведенным в генерал-адъютанты и камергеры с пожалованием знака особого отличия: как и его предшественники, Корсаков носил на груди миниатюрный портрет Екатерины Великой, осыпанный бриллиантами.

У самой же государыни, по слухам, медики обнаружили неизлечимую болезнь — бешенство матки и, дабы только умерить недуг, рекомендовали изготовить специальное кресло с регулируемыми подлокотниками, откидывающейся спинкой и иными ухищрениями, позволяющими телу принять положение, наиболее удобное для достижения удовольствия при интимном свидании. Так что Екатерина, изучив прошение, наверное, посочувствовала Варваре Ивановне. Ах, как она ее понимала! Консистории поручено было генералу Суворову отказать, поскольку де “свидетелей и других крепких доводов не изъяснил”. И вообще не туда обратился, а также не уплатил пошлину. Раздраженный жалобщик нанял ходатая-крючкотвора, дело, хоть и останавливаемое препятствиями, вроде бы двинулось, но тут повторно вмешалась императрица, посоветовав князю Ивану Прозоровскому принять собственные меры. В результате Варвара Ивановна, срочно покинув Москву, помчалась в ставку мужа и пала ему в ноги, моля о прощении.

Примирение было радостным и торжественным. Александр Васильевич, человек верующий и богобоязненный, взял себе за обычай каждый конец семейного раздора отмечать в церкви. Граф Суворов облачался в солдатский мундир, графиня Варвара — в простое крестьянское платье, приглашались два-три очевидца, священники. Граф и графиня, встав на колени, долго молились и плакали, прикладывались к образам, били поклоны, воздевали оуки... А в заключение, распростершись на полу перед протоиереем, просил граф Суворов: “Прости меня с моею женою, разреши от томительства моей совести!”

И наступало умиротворение!

Однако в мае 1784 года в столицу нагрянул некий ростовский купец, назвавшийся Иваном Курицыным, и вручил канцеляристу Синода... новое прошение генерал-поручика и кавалера Александра Суворова “о разводе первым браком с женою моею, Варварой Ивановой дочерью, в рассуждении чинимого ею прелюбодеяния”. Что за напасть?! В своем послании на высочайшее имя граф необыкновенно кратко, уклоняясь от подробностей, сосредоточился на главном: “...будучи прощена, она мною принята была по-прежнему в сожитие, но, наруша свою клятву, сделала прелюбодеяние с Казанского пехотного полка секунд-майором Иваном Ефремовым сыном Сырохновым...”

Ну и везло же Варваре Ивановне с этими майорами! Члены Синода, не забыв отношение государыни к первой скандальной тяжбе, и это ходатайство отклонили, сопроводив его такой массой придирок и замечаний, ссылок на регламенты и указы, что разобраться в них и закоренелому сутяжнику было бы затруднительно. В столице поговаривали, будто опять вмешалась Екатерина, как раз восхитившаяся достоинствами нового фаворита — генерала Ермолова. Упрямый же Суворов, закусив удила, то обращался за помощью к Потемкину, то наносил визиты в дома петербургской знати и поливая супругу грязью, всем и каждому трагически живописал свои семейные неурядицы, то требовал, чтобы князь Прозоровский согласился взять назад Варварино приданое... Дочь Наталью он отдал на воспитание в Смольный институт, строжайше воспретив ей видеться с матерью. Александр Васильевич и сам с Варварой больше не виделся, а сына Аркадия, родившегося в первый день августа, через два месяца после подачи заявления в Синод, признать не спешил. Покинутой жене назначил пенсию — сначала 1200 рублей в год, потом — 3000 и очень обижался изумлению знакомых: “Помилуйте, граф, это же сущий пустяк! Сейчас любовниц, отправляемых в отставку, награждают поместьями, приносящими 80 000 дохода”.

Сына Суворов все-таки признал после того, как Екатерина Великая во внимание к заслугам полководца назначила 11-летнего Аркадия камер-юнкером к великому князю Константину Павловичу. Назначение приблизило мальчика к царской семье, и надо было позаботиться о его воспитании и образовании. Что же касается изгнанной супруги... Она жила бедно в роли приживалки у родственников, почти не показываясь на людях. Все попытки Варвары Ивановны получить от мужа хоть какое-то воспомоществование тот отбивал безжалостно, как атаку противника. Возмущенный император Павел, наследовавший трон после Екатерины, распорядился провести ревизию имущества несгибаемого полководца, и ему доложили, что у Суворова каменный дом в Москве, 9080 душ крестьян, с которых он имеет 50 000 в год оброку, и на сто тысяч алмазных вещей. “Передайте Суворову, — последовало высочайшее пожелание, — чтобы снизошел к нуждам жены”.

— Мне сие постороннее, — ответствовал Суворов.

Тем не менее Павел проявил твердость: Варвара Ивановна, обнищавшая и одинокая, понаделавшая долгов, поселилась в московском каменном доме. И поднять ей пенсию до 8000 рублей генералиссимуса тоже вынудили. Хотели заставить погасить и долги графини, но Александр Васильевич занял глухую оборону и неколебимо держал ее до самой кончины, последовавшей б мая 1800 года. Даже на смертном одре, когда по традиции отпускаются все обиды и прегрешения, он и словом не обмолвился о супруге.

Она пережила его на шесть лет. И, умирая, простила... На все, господи, воля твоя!

Владимир Свирин